Се плоть моя… Се кровь моя. Одесские рассказы и не только - Алексей Геннадьевич Ивакин

Говорящий в мегафон тоже вышел, одним из первых он встречал зэков на плацу. На плечах его горели три большие звезды, руки он заложил за спину, широко расставив ноги.

Они выходили цепочкой, один за другим, становились в строй. Отряды поредели на треть. Остальные лежали в душевой или стонали в коридорах.

Когда вышли все, человек с большими звездами снова взял матюгальник из рук младшего офицера.

– Граждане зэки!

Строй стоял молча.

– По вам трое суток молотили российские войска из всех видов оружия. Ваши товарищи лежат сейчас, истекая кровью. Помощь идет. Кто-то этой помощи не дождался. Это не наша вина, что мы не успели. Но Украина о вас помнит и не забывает, поэтому мы здесь. И вам предлагаем несколько вариантов. Желающие могут вступить в Национальную гвардию Украины. Добровольцам предлагается полный социальный пакет, амнистия и денежное довольствие от тысячи долларов США в месяц.

Одобрительный гул поднялся над строем зэков.

– А как амнистия? – раздался чей-то голос.

– Амнистия – это само собой, это даже не обсуждается. Это по умолчанию, как говорится, – хохотнул полковник.

– Пиздеж, – прошептал Хохол.

– Шо так? – тоже шепотом спросил Боцман.

– Потом…

– Второе! Прописанные на территории Донецкой и Луганской областей могут вернуться домой. По своему желанию, – продолжил полкан.

И вот тут возмутились западенцы. Их держали отдельно, в первом отряде. Вот весь выживший первый отряд и заорал от возмущения. Мол, мы воевать тоже не хотим, чего это луганским и донецким привилегия такая?

– Третье! Жителям других областей тоже выходит амнистия, но чуть позже. Нам нужно провести сортировку, чтобы каждый из вас уехал домой без всяких там разных беспорядков.

Западенцы одобрительно загомонили между собой.

– А кормить будут?

– Будем, – улыбнулся полковник. – Добровольцы в АТО, три шага вперед!

Где-то треть от числа всех осужденных вышла из строя. Их очень быстро – словно овчарки стадо овец – бойцы согнали в кучу и погнали в пролом стены.

Только сейчас Боцман увидел, что стены колонии разбиты снарядами. Самые большие дыры в заборах достигали метров пятнадцати, а то и двадцати. Все вышки были разрушены. Здания разбиты. Окна вылетели. Асфальт стоял горками. Война, блядь.

– Донецкие, луганские – три шага вперед!

Хохол неожиданно сделал шаг, одновременно схватив Боцмана за рукав. Он потащил его с собой. От неожиданности Боцман споткнулся, полетел вперед, перед глазами мелькнул воткнувшийся в асфальт снаряд «града». Хохол удержал его, затрещала черная ткань.

А потом их повели через другой разлом в стене.

Ни Хохол, ни Боцман так и не увидели, как западенцам раздали автоматы. Старые, древние АК-47, чищенные в последний раз в годах шестидесятых. Когда их раздавали, они были похожи на заливную рыбу. Кусок солидола, в котором угадывался смутный силуэт автомата. Сначала желе счищали ножами, потом протирали носками. Их заклинивало после второй-третьей очереди. Поэтому галицаи добивали своих раненых кто прикладом, а кто плоским штыком.

Главное же выжить, правда же?

Донецко-луганских выстроили за стенами колонии.

Украинские военные что-то ходили кругами, переговаривались друг с другом, время от времени орали в рации.

– Тройка, я Юпитер, я готов, где транспорт?

В ответ рация что-то нечленораздельно бубнила, похоже, что матом.

Боцман посмотрел на небо. Небо было близко и серо. Из небесного брюха валил снежок. Маленький такой, легкий. Он вертелся, кружился, и от него слегка кружилась голова Боцмана. Если бы Боцман родился и жил в Мурманске, Салехарде или Вятке, то он бы знал, что такое снежанка – странная болезнь. Когда человек теряет ориентацию в пурге, он не понимает: где верх, а где низ, куда вправо, а куда не надо. А потом этот человек бесконечно падает, падает, падает в мельтешение снежинок, завороженно умирая от переохлаждения…

Но Боцман родился в Лутугино.

– Граждане осужденные! – хрипло прокричал лейтенант в ментовской форме. Он держал перед собой несколько листков бумаги. Закашлялся в серую перчатку на левом кулаке и продолжил:

– Граждане осужденные! Указом президента Украины Петра Порошенка вы амнистированы…

Боцман радостно обернулся и посмотрел на Хохла:

– А ты говорил!

– Ша, молекула, – буркнул Хохол, глядя на ботинки. – Ща начнется…

– Отправить сейчас вас по домам мы не можем.

«Начинается… Чуешь, Боцман?» – «Не…»

– Дороги перекрыты российскими оккупантами. Однако есть договоренность с террористами. Вы сейчас колонной будете выходить от наших позиций к позициям сепаратистов. Вам необходимо намотать на головы белые повязки. Раздайте.

Рядовые побежали вдоль строя, раздавая простыни каждому пятому зэку.

– Разрезать, раздать каждому. Надеть повязки на голову, повторяю!

Зэки начали рвать руками белые полотнища и раздавать по строю.

– Напоминаю, что там, – лейтенант ткнул куда-то в сторону Луганска, – террористы, чеченские и осетинские наемники, им ваша жизнь – заработанный доллар. Вас там будут расстреливать. Желающие остаться – шаг вперед.

Из строя вышло еще десять человек. Одного Боцман знал, молодой парень, сел за аварию. Набухался, поехал кутить дальше. Въехал в остановку. Убил всего одного человека, пятерых просто инвалидами сделал. Все бы и ничего, да погибшая мало была беременна, так еще и невестка харьковского депутата. Вот и дали трешечку. Легко отделался.

– Сто двадцать три осталось, – спокойно резюмировал лейтенант. – Налево!

– Отставить! – из-за спины лейтенанта появился майор. – Что, сынки, неохота Родине послужить? Понимаю, страшно. А грабить не страшно было? Убивать не страшно было? Вы же твари, поганые твари. Отбросы.

Майор шагнул к строю, медленно пошел вдоль стоящих по стойке «смирно» зэков. От него пахло застарелым перегаром.

– Шо, бляди, по домам захотелось? А когда божьи заповеди нарушали, не боялись? Не убий там, не укради, а? Вас, сук, расстреливать надо. На площадях. Как при Сталине! Чтобы не мера наказания была, а мера социальной защиты!

Последние слова он выкрикнул на фальцете.

– Блядь, Родина в опасности, а вы тут… – майор заорал на Хохла.

– Ты меня на понт не бери, гражданин начальник, – ухмыльнулся зэк и длинно сплюнул на ботинок майора. – Я и не такое слышал от гражданина воспитателя.

– Ты сейчас у меня услышишь, ты сейчас услышишь… – майор побледнел, резко развернулся и рявкнул на лейтенанта: – Бегом выполнять приказ!

– Налево!

Тюрьма хоть и похожа на армию, но это не армия. Поэтому и повернулись все налево, но не щелкая каблуками. Так, с ленца.

Грязь февраля пятнадцатого…

Вроде бы и зима, даже снег местами лежит. И пар изо рта есть. И небо низкое. И солнце сквозь рваные раны облаков не греет.

Но вот шагаешь, ступаешь на обмерзшую землю, глина хрустит, ты проваливаешься в жуткую жижу по щиколотку, она заливается в низкие бутсы, холодом тянет до пяток, потом до пальцев, они