Хроника Войн - Валерий Карибьян

И тут не выдержали все: и Ломакин со своими бойцами, и враг – ржать начали, аж ветки зашевелились. А в ответ прилетело несколько очередей. Покосило кусты, разлетелась листва, щепки в разные стороны, но никого не зацепило. Пришлось самим щемиться да еще пленных спасать. Драпали – и мины в пятках разрывались. Но самое главное, никто даже под пулями угорать не переставал.

Дядя Ваня

Выйдя из своей квартиры на четвертом этаже по улице Горького, Дядя Ваня спустился вразвалочку в подъезд, шаркая по ступенькам растоптанными тапочками. И в пальто на дырявую, столетнюю тельняшку да с трудом державшихся на писюне штанах времен перестройки. Валерка стоял под козырьком в одиночестве. Где-то вдалеке сильно бахнуло, донесся запах гари, за домом прострекотала вертушка.

– А где твоя пацанва? – спросил дядя Ваня. – Ошиваетесь тут вечно… – Он кашлянул и смачно харкнул в кусты.

Валерка ничего не ответил, только пожал плечами.

– Ну чё, есть чё? – оглядевшись по сторонам, дядя Ваня задал вопрос в своей привычной манере, хитро сверкая водянистыми глазами – с каким-то игривым намёком.

Валерка помотал головой.

– У меня есть, если чё. – Дядя Ваня приоткрыл ворот пальто, во внутреннем кармане блеснул пузырь беленькой.

– Не хочу эту гадость пить, – скривил морду Валерка.

– Не выёживайся. Пригуби хотя бы. Один не могу. Мне край как надо. Скоро уже заберут. Змеюка моя, вон, ждет не дождется, вот я и вышел хлопнуть напоследок. На! – Он достал из другого кармана граненый стакан, всунул его Валерке в руку, отвернул пузырю башку и плеснул туда немного водки. – Ну, давай. – И чокнулся с бутылкой – дзынь.

Валерка с отвращением пригубил, а дядя Ваня быстренько выглушил всю водку прямо с горла.

– Во-о-от, – протянул он, занюхивая драповым рукавом. – Теперь пусть забирают. И чёрт с моей змеюкой. Только кровь при жизни пила да упрёки сыпала.

– Чё?

Дядя Ваня на этот раз промолчал. Забрал у Валерки стакан и поставил опустошенный пузырь в уголочек на землю. Он допил остатки, насадил стакан на горлышко и прямо в тапочках, сунув руки в глубокие карманы пальто, зашагал вразвалочку по улице, а не к себе в квартиру.

– Бывай, – бросил он, когда уходил.

– Угу.

Валерка облокотился о стену и прикурил сигарету. В этот раз что-то бахнуло относительно недалеко – громче других взрывов. Но Валерка привык и сильно не заморачивался.

Подъехала скорая, в дом залетела пара санитаров с носилками. Через полчаса на них выносили дядю Ваню. Сзади шла тётя Оля с какими-то документами.

Валерка, расслышавший такие слова, как «инфаркт» и «поздно спохватились», за ближайший час выкурил почти всю пачку, периодически кидая косой взгляд на пузырь в уголку с насаженным на горлышко стаканом.

Где-то опять бахнуло, но он уже не разобрал, что именно и в каком месте.

Снайпер Гном

– Очнулся? – сверху прозвучал осипший мужской голос.

Картинка была расплывчатая – похожая на вид из окна, запотевшего в пасмурную погоду. Все тело страшно болело от осколочных ранений, особенно правый бок, рука и нога – тоже правые, потому что взрыв пришелся на одну сторону. Я потянулся забинтованной кистью к щеке.

– С лицом всё в порядке, – успокоил меня тот же голос. – Пара царапин, ничего серьезного.

Фигура говорившего наконец прояснилась. Надо мной стоял молоденький солдат медслужбы, чьи глубокие морщины и грубая папиросная кожа не соответствовали возрасту. На войне тело быстро стареет, подумал я и спросил:

– Конечности целые? А то вдруг их нет, и у меня фантомные ощущения.

– Всё на месте. Можешь даже походить. – Медбрат куда-то отошел, потом вернулся с костылями. – Вот, как придешь в себя, сгоняй на свежий воздух – поможет восстановиться.

Я долго и больно ковылял к выходу, блуждая обшарпанными коридорами, вдоль которых лежали носилки с раненными и стояли койки. Где-то далеко слышались прилеты, но бойцы и снующие всюду медики не обращали на них внимания.

Я медленно вышел на улицу, опираясь на костыли. Кругом апокалипсис, разруха, чернота и копоть да грязь с говном. Привезли нескольких раненых – они стонут. Подбежали носильщики. Снова громыхнуло где-то за зданием. Похоже, тот парнишка уже всё, подумал я…

– Этот двухсотый, несите его туда, – обыденным голосом подтвердил мои мысли врач в окровавленном халате.

– Давно здесь? – на скамейке у стены под окном курил сержант лет двадцати, с перебинтованной грудью.

– Не знаю. Не помню. Недавно очнулся, – ответил я, присаживаясь рядом.

Костыли положил рядом с собой, подмышечниками на лавку.

– Лёха.

– И меня – Лёха, – улыбнулся я и слабой хваткой пожал его кисть левой рукой – ещё не окреп.

– Курить будешь?

– Не, я не курю.

– Ясно. Посреди всего этого смертного дерьмища… – он глубоко затянулся и, одновременно выдыхая густой дым, щелбаном отправил бычок в длинный полет, – умудряешься за здоровьем следить?

– Не то чтобы… Привычка просто. Докурился в своё время до чёртиков – легкими блевать чуть не начал. Годами бросал, еле победил.

– Главное – что бросил. А то войну пройдёшь, врага одолеешь, а с обычным куревом справиться не сможешь. Хрень получается.

– Угу.

– А сам откуда вообще?

– Краснодар.

– Почти земляк – Ставрополье. А привезли тебя с какого участка?

– С передка трое суток добирался, потом свои дотащили.

– Ну ты даёшь. С такими-то ранениями?

– Угу. Сам не знаю, как выжить умудрился.

– На всё Божья воля.

– Наверное. Я не очень-то верующий.

– Бывает.

– Нас трое осталось в траншее. Потом дрон появился, но мы его поздно заметили. Артой накрыло. Миху и Вялого убило сразу, меня, вон, там-сям покромсало. Ну, думаю, сейчас придут зачищать, добивать или в плен заберут…

– Плена больше всего боюсь. – Сержант закурил новую сигарету, почесал черными, нестриженными пару недель ногтями грязную щетинистую шею. – Пыток. И трухануть ещё – ад как страшно. Позора боюсь. Лучше сдохнуть.

– Ну вот, значит, лежу, пошевелиться не могу, ни гранаты под рукой, ни автомата под боком. Стараюсь не моргать – мёртвым типа прикинулся. Дрон покружил минут десять и скрылся. Так никто за мной и не пришёл.

– В рубашке родился.

– Ни говори.

Сержант очень быстро докурил вторую и сразу достал третью сигарету, откашлялся, как старик.

– Пролежал, короче, в этой траншеи до вечера, до темна, нашёл в себе силы и каким-то чудом выкарабкался наружу да пополз. Всю ночь полз.

– Одуреть.

– Уже попрощался с жизнью, сто раз покаялся за все что было и что мог набедокурить – но не