Когда труба зовет - Олег Константинович Селянкин

Вздохнул с облегчением.　

— Вопросы к товарищу Калугину? — спрашивает Костя Нифонтов.　

В той стороне, где затаилась крепость Зегже, лупят пушки. По звуку — наши. А фрицев не слышно. Доканали мы их, выдохлись!　

Не один Александр Калугин, многие обычно так же о себе рассказывали.　

А мне обидно за них, я воспользуюсь своим правом и сам дополню Калугина.　

С чего начать? Калугин закончил так: «Потом я пошел на фронт».　

Это было в 1941 году. Небо в те дни казалось вот-вот брызнет кровью, таким багровым оно было от многих пожаров, что с земли накаляли его сутками. С обломленными ветвями, расщепленные, будто жеванные стальными зубами, стоят деревья на берегу речушки. На карте она обозначена голубым волоском без названия, а в жизни — мутный ручьишко, спрятавшийся в трещину с обрывистыми берегами.　

Здесь, на берегу этой речки-ручья, вторые сутки держит оборону наш батальон морской пехоты. Вернее, не батальон, а то, что от него осталось: сорок пять матросов и старшин и я — единственный из уцелевших пока командиров. Нас сорок шесть, но по молчаливому уговору мы решили стоять здесь сколько сможем; нам кажется, что мы последний заслон на пути фашистов, к Ленинграду, и этим все сказано.　

Помню, мы пришли сюда ночью и сразу, даже без короткого перекура, стали готовиться к бою: рыть окопы, выбирать ориентиры, распределять секторы ведения огня.　

И еще помнится, на востоке уже начали светлеть облака, а окопа еще не было. Вместо него — сорок шесть ячеек. Лишь с колена можно стрелять из них, так, они мелки.　

А немцы, как обычно, полезут с шести часов, эту их особенность мы уже хорошо усвоили. Значит, в нашем распоряжении около двух часов тишины. Надо бы подналечь, поднавалиться, но сил нет: позавчера и вчера были бои, потом ночные переходы на новые позиции; почти трое суток без сна, без горячей пищи, на случайных сухарях.　

Но мы все же вгрызаемся в каменистую землю, из последних сил. Нам приказано здесь удерживать немцев целый день, только с наступлением ночи мы имеем право отойти. И будет только так, ни минутой раньше не тронемся с места.　

Кроме того, нам надоело отступать, хотя нас и мало, но в душе каждый из нас таит надежду, что может не этой речушке и будет наконец-то остановлен враг.　

Рядом со мною рыл ячейку Александр Калугин. Я нарочно так распорядился: он самый молодой из нас, я мало верю в него.　

Калугин упорно долбит лопатой землю, хотя видно, что он с минуты на минуту может в изнеможении грохнуться на землю. И после этого не скоро встанет.　

Чтобы подбодрить его, говорю глупость. Вернее, я потом понял, что это глупость:　

— Оборона, Калугин, дело важное. Зароемся в землю — и смерть не страшна…　

— А я и не боюсь.　

В его голосе не было ни страха, ни растерянности. Ответил человек, уставший — дальше некуда.　

Еще помнится, мне стало неловко за то, что я сказал глупость…　

А потом, ровно в шесть, немцы сначала, как это уже было не раз, засыпали наши ячейки минами, снарядами. Им должно быть казалось, что мы все убиты, срезаны под корень и расщеплены, как деревья, и они пошли в атаку. Мы подпустили их метров на двести и враз ударили из пулеметов, автоматов и винтовок. Сорок шесть человек стреляли, веря в свою победу, и поэтому — метко.　

Тогда, откатившись, немцы бросили на нас семерку бомбардировщиков. Эти прекрасно знали наше вооружение и поэтому шли так низко, что мы видели, как каждая черная бомба отделялась от самолета.　

И еще самолеты торопливо и злобно тявкали из пушек, пулеметными очередями срезали брустверы наших ячеек. Добавьте к этому, что взрывы бомб вздыбили землю и воду, и тогда представите, как «весело» нам было. Солнце казалось мутно-красной тарелкой.　

У нас появились раненые. Были и убитые.　

Одним из первых ранило Калугина: осколок впился в левую руку. Я перевязал Калугина и разрешил:　

— Отходи, пробирайся к тылам.　

Но он никуда не ушел, остался с нами.　

Весь день немцы лезли на нас. Последнюю их атаку мы отбивали гранатами, ножами, прикладами. Отбили.　

Потом шли всю короткую ночь. Шли, чтобы соединиться со своими. Теперь нас было только четырнадцать. С нами шел и Калугин.　

За сорок первым подкрался сорок второй год. Он тоже был дьявольски трудным для нас: немцы вышли к Сталинграду, ворвались на его улицы. Чтобы хоть немного ослабить напор врага, наше командование решило донимать их воздушными десантами. В десантники, как особое поощрение, брали только лучших. Мы рекомендовали Александра Калугина.　

После выполнения задания он вернулся к нам с орденом Красной Звезды.　

— За что наградили? — конечно, спросили мы.　

Он ответил очень уклончиво:　

— В Наградном все обсказано.　

Командовал тем воздушным десантом, с которым уходил Александр, старший лейтенант Белоцерковский. И вот что я от него узнал.　

Оказывается, Калугину было приказано взорвать мост и после этого заминировать дорогу, по которой к Сталинграду шли немецкие резервы.　

Задание обычное для того времени.　

Когда распахнулся люк, Калугин, как мне рассказывал Белоцерковский, торопливо подошел к нему и нырнул в грохочущую черноту.　

Еще в воздухе проверил, хорошо ли закреплено оружие, не выпало ли что из карманов и стал всматриваться вниз, откуда черной горой наваливалась земля.　

Ударившись о землю, упал. А когда сел… то прямо над собой увидел немецкого солдата, который направил автомат ему в грудь.　

Что делать? Одно движение — немец прошьет очередью…　

Только не отказываться от надежды!　

— Встать! Руки вверх! — приказывает немец и чуть приподнимает ствол автомата. Будто в самое сердце целится.

Калугин поспешно встает, вроде бы — с готовностью поднимает руки.　

Немцу нравится поспешность русского, но он командует:　

— Брось оружие!　

Может, это тот самый подходящий момент, который должен использовать ты, матрос Калугин? Может, другого и не будет?　

Нет, подожди, Сашка, сейчас немец с тебя глаз не сводит…　

И падают на землю, твердую как камень, автомат, гранаты и даже нож десантника.　

Немец снисходительно улыбается, делает шаг вперед, чтобы обыскать русского.　

И тут Калугин смачно харкнул в глаза немца. Да, да, просто харкнул, а тот, успокоенный покорностью русского, уверенный, что пленный в его руках, разумеется, не ждал ничего подобного. Поэтому отшатнулся. На одно мгновение снял руки с автомата, прикрыл ими лицо.　

Этого мгновения оказалось достаточно Саше Калугину, чтобы вернуть себе свободу.　

Но и эти два случая еще не вся твоя солдатская биография, Саша