Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг

– Это да, шаромыжники и прохиндеи, – согласился Егорушка, влажно поглядывая на флягу. Старый фельдшер угощал не абы чем, а медицинским спиртом, чуточку, по уму разбавленным дистиллированной водой с добавками для вкуса и аромата – чуточку сахара, чуточку лимонной кислоты и еще всякого нужного. Царская получалась амброзия.

– Вот! И есть у меня опасение, что испортят эти дегенераты нам всю обедню. А этого допустить никак нельзя. Потому к тебе как человеку умному и обращаюсь. Да ты не спорь, я же знаю, что говорю. Военно-врачебную комиссию вокруг пальца обвести может только очень умный человек!

Егорушка нехорошо поглядел, метнул взгляд на матроса Ванюшу.

– Да я никому не скажу, что ты самострел. Особенно – если ты мне поможешь работу выполнить, чтоб те оглоеды нам не помешали, – спокойно и миролюбиво произнес старый фельдшер. Правда при этом и у него глазки сталью блеснули.

Минутку помолчали, фельдшер по-доброму улыбнулся, словно Дед Мороз, стукнул колпачком по мензурке:

– Будь здоров, Егорушка! И не сомневайся, слово мое – кремень. Что сказал – то держу. Будешь помогать создать коллекцию краниологическую – не прогадаешь. Начнешь меня дурить – даже и думать не хочу, что могу в тебе так ошибиться. Ну что – по рукам?

– По рукам, – кивнул головой Румянцев. Церемонно пожал куцепалую ладонь фельдшера. Выпили, аккуратно отломили по кусочку душистого ржаного хлеба, чуть присыпанного крупной солью, так же чинно закусили.

– А с чего это ты, Иван Валерьяныч, решил вдруг, что я де самострел? – не удержался ротный шутник.

– Ну хорошо, будь по-твоему, милчеловек, это можно и иначе назвать. Только хрен редьки не толще. Опыт – его, заразу, не пропьешь. А я на войнах больше был, чем у меня пальцев на руках. Ранений пулевых навидался. Так вот у тебя ранение необычное, на что эти юнцы из ВВК внимания не обратили. Ты ведь, хитрован, в окопе на голову встал, а ногу выставил, так? Вполне честное пулевое ранение. Только вот подставился ты сам, а не подстрелили тебя. Я такое всего пять раз видал, другие-то, дурачье, ладошки левые высовывают, таких пентюхов много – и ВВК их тут же стрижет и бреет. Потому и толкую: человек ты умный, риску не боишься, потому и говорить с тобой стал. Ну как, первая колом, вторая соколом, пора и третьей, мелкой пташечкой?

Егорушка кивнул согласно, смотрел теперь иначе на старика, с опаской и почтением. Угадал, старый черт, именно так Егорушка и схитрил. С другой стороны – с начальством лучше вась-вась. Оно полезно, благо и впрямь – дураком Румянцев точно не был. Иван Валерьянович видел это и понял правильно, но ухо решил держать востро, на случай, если протеже вздумает взбрыкнуть.

Приняли еще чуть– чуть для души и поехали обратно.

Не зря, как оказалось. Словно сердцем чуял Иван Валерианович, что молодежь в плане отрубания голов – неумехи. Договорились с командиром, что сначала наших бойцов из блиндажа вытянут для нормальных похорон. Сам блиндаж был не прост – на него баня пошла, и хозяйка бани уже насчет сруба своего приходила. Баня для команды могла пригодиться и очень даже, потому и тут командира удалось уговорить без вопросов особых, тем более в команде были рукастые мужики, для которых разобрать сруб и снова собрать – раз плюнуть.

Могилу братскую решили сделать на пригорке – на красивом месте у въезда в деревню. Новожилов оказался мастером: грохнуло негромко трижды, потом помахали лопатами немного – получилось место вечного постоя аккурат для всех своих размерами.

Бойцы погибшие оказались все как один босы, а некоторые и в белье одном. Нашлась пара жестяных от крови плащ-палаток в том мертвецком блиндаже, а шинелей ни одной. Медальонов смертных на всех нашли всего три. Два – пустые, в третьем – бланки не заполнены никак. Оставалось только надеяться, что хоть в полку их озаботились похоронки послать, да военкоматовских надо спросить – может, что они знают.

Когда собирали по полю баб с детьми, командир желваками заиграл недобро.

Голые трупы практически все. Все поснимали, причем видно, что давно, тогда еще, когда тут бой был – с мягких еще тел. Местные, конечно, постарались, больше некому.

– Суки жатные, – выдохнул Берестов.

Новожилов, увидя такую реакцию, пожал плечами.

– Беженцы, городские. Вещи хорошие, добротные, немудрено. Деревенские городских всегда недолюбливают.

– Атфакатом бы фам дабодать! – буркнул неприязненно старший лейтенант.

– Я из крестьян, понимаю их действия. Им в рот все так просто не падает в виде манны с неба. Особенно в войну, – пожал плечами младший сержант. Держался он с командиром спокойно и ровно, но без подобострастия, и вроде и не нарушал дисциплину, но свою точку зрения отстаивал уверенно. И что странно – при нем получалось как-то все не по-военному, а по-граждански, словно в бригаде рабочих. Но – в хорошей бригаде, споро и толково.

Иван Валерьянович ожидал, что начальник возмутится, но Берестов ничего не сказал. Положили бойцов справа, женщин – слева, даже и прикрыть их было нечем. Нашли какое-то совсем уж никчемное тряпье, которое и местным мародерам не пошло, лица закрыли все же. И это были все почести которые смогли дать чьим-то матерям и женам, чьему то убитому счастью, чьему-то оборванному будущему.

– Только перед войной зажили хорошо, – вздохнул Новожилов, вылезая из ямы.

– Оссафить! – осек его начальник похкоманды.

А фельдшер промолчал. Команда тоже молча делала свою работу.

Засыпали споро, холмик получился аккуратный, обхлопанный лопатами.

Как ни тянул время Берестов, а вот – пришло оно, то самое. Пора бошки рубить. Поглядел на Алексеева.

– Поехали, – спокойно сказал тот. И постарался угнездиться на жестких досках телеги. Только проверил, что матрос взял кувалду, лопату да поленце.

– Как будем работать? – не утерпел Новожилов. Собственно, ему до этого дела не было никакого, но было любопытно. Задачу он знал, понимал ее важность, но как любой нормальный человек сроду с подобной изнанкой медицины не сталкивался.

Старший лейтенант Берестов, начальник похоронной команды

Тошный получался день. Сосало под сердцем – и оттого, что сразу вспомнились все те, кого пришлось так бросить, словно мусор какой, а не близких людей, и то ело, что красноармейцев местные подраздели. Свои же! Которых они защищали! Сначала думал, что, может, тогда еще их товарищи все поснимали, но потом увидел голых детей и женщин, вытаявших уже на поле из снега, и совсем стало худо. Никогда не гонялся Берестов за достатком, потому