У смерти на краю. Тонечка и Гриша - Ирина Николаевна Пичугина-Дубовик

— Давай!

Сунув чемоданы добровольному помощнику, Григорий ринулся в вагон, растолкал людей, не дающих пройти Тонечке и детям, спрыгнул с ними вместе с подножки поезда, уже набирающего ход!

Ф-фу! Успели!

А где тот услужливый офицер? Тот добровольный помощник. Где все чемоданы?

Нету. Как корова языком слизнула…

Офицер оказался оборотнем. Переодетым вором. Обычным вокзальным вором, обирающим самых обездоленных и несчастных. Подонком самым распоследним оказался. Будь ты проклят! Шакал.

Но время не ждёт. Грише пора в часть.

Что же, может быть, эта потеря окупила потерю много большую, которая и не случилась в результате? Кто знает…

Интересно, как бы отреагировали мои сегодняшние читательницы, окажись они в такой ситуации по вине мужниной доверчивости?

А Тонечка даже и не заплакала. Просто прижалась к Грише, как дитя малое. Обхватила руками да так и замерла.

А Грише это — много горше, лучше бы разнесла жена его распоследними словами, а не жалела его, бедного, доверчивого и порядочного такого.

Но тут неприятности неожиданно кончились.

29. В Нежине

Первый же не разбитый войной дом, куда зашла семья, принадлежал доброй старушке. Она, узнав, что случилось, всплеснув руками, захлопотала вокруг девочек. Быстро договорились о жилье и условиях. Хозяйка уступила одну комнатку в домике, дала что постелить и немудрёную одежонку на первое время. Сама побежала собирать на стол, ставить самовар.

Пока она хлопотала, девочки оглядывали комнату — как светло тут! Окна хоть и невелики, но их больше числом, чем в доме бабушки Катерины. И тепло! Тепло как! Солнечно! И ветерок ласковый, не сбивающий с ног, как на Дальнем Востоке.

А где мама?

Выскочив из дому, сёстры увидели такую картину: мама Тоня, обхватив руками деревянный фонарный столб, в беспамятстве сползает по нему на землю, а папа Гриша, ссутулившись, но решительным шагом уходит прочь, не оглядываясь. Позвав на помощь хозяйку, девочки завели маму, идущую на ватных ногах, в дом.

А там отпоили водой.

Вскоре жизнь вошла в своеобразную колею.

Тонечка пошла искать работу. И — к своему удивлению — быстро нашла. Её взяли продавщицей в магазин. Там продавали и продукты, и вещи. Бывшая лавка? Тонечка была рада работе, но что-то настораживало. Уж очень веселился директор тому, что она — не местная, пришлая. И что одна, муж-то её в Красной армии. Что директор нашёл во всём этом хорошего? Решила Тоня держать ухо востро.

Хозяйку, приютившую их, звали бабка Циба. При более тесном знакомстве с её хозяйством оказалось, что в доме царит вековая сальность, которая бывает в избах очень старых, замученных бесконечными хлопотами селян. Разбитый Нежин, только освобождённый от фашистской оккупации, испытывал недостаток во всём. Абсолютно во всём. Не было даже и простого мыла. Не белого, туалетного — о нём и разговору не было — не хватало чёрного, дегтярного или хозяйственного. Люди ждали лета, чтобы привести себя в относительный порядок после такой жуткой зимы. Тонечка отмыла избу и перетрусила все постели. Никогда ещё бабка Циба не жила в такой чистоте.

Обязанности в доме распределили всем по силам.

Девочкам досталось носить вдвоём воду в ведре от колодца на улице.

Вдвоём нести не так тяжело, можно справиться.

Только Вера, как живой и шустрый котёнок, часто уносилась то за бабочкой, то с девочками постарше. И Лизочке иногда приходилось тянуть это проклятущее ведро одной.

Но однажды вышло похоже на роман Гюго «Отверженные», ту часть его, где маленькая Козетта сражается с бадьёй воды, несёт её домой к хозяйке, и вдруг её ноша становится лёгкой. Козетта поднимает голову и видит человека, подхватившего ручку бадьи с другой стороны…

Так и у Лизочки — неожиданно её ведро потеряло вес. Подняв голову в удивлении, она увидела молодого парня, который улыбнулся и потащил её ведро к дому. Донеся до калитки, он спросил:

— Собака есть?

— Нету, — пискнула Лиза.

Парень донёс ведро до крыльца и строго сказал:

— Мамке передай, таким маленьким вёдра таскать нельзя.

Повернулся и ушёл.

Больше Верочка Лизу не бросала. Воду носили вместе.

Быстро наступило лето. Девочки проводили дни по-разному. Верочка предпочитала бегать с подружками. Лизочка, более спокойная и склонная к созерцательности, любила сидеть на крылечке, поджидая мать с работы, или уйти за дом в садик и, улёгшись в траве, рассматривать спокойное летнее небо с облачками, забывая о войне, бедах, бомбёжках и голоде… Улетать в сказку… Облака текли, меняли форму, завораживали… И Лиза, очарованная мечтами, вся подавалась вверх. Туда, где так чисто и светло, где нет войны и людской злобы, где никто тебя не обидит. Где живёт фея воздуха из волшебных китайских сказаний, что в Приморье рассказывала бабушка Катя.

Но тут скрипела калитка и входила её милая усталая мамочка. Красавица, лучше всяких фей! Тогда они звали Веру и шли вечерять. Как любила Лиза эти тихие, тёплые вечера за столом — летом 1944 года! С доброй хозяйкой во главе, с горячим чаем. Хотя какой это был чай? Мятные травы, заваренные в кипятке. Сладок был Лизочке и кусочек хлеба в этот ленивый час вечерней истомы, когда отогревались их измученные испытаниями сердечки. Испытаниями слишком большими для таких маленьких девочек.

Как-то сразу, к восторгу девочек, пошли ягоды! Тёплый, благодатный край, хоть и разрушенный войной, весь стоял в садах. Вот и у дома бабы Цибы росла раскидистая шелковица, вся в чёрных и сладких ягодах. Долго плодоносит шелковица, полтора месяца. А там — малина, черешня, вишня, яблоки и необыкновенные груши! Девочки объедались, восстанавливали здоровье после Дальнего — голодного и холодного — Востока. Ягоды и фрукты были необыкновенно дёшевы, почти даром. Тонечка получала зарплату, но тратила только на мыло и одежду.

Всё-всё украл тот подлец на вокзале.

Гриша присылал, что мог. Но, несмотря на страшные развалины вокруг, несмотря на бесконечные рассказы об ужасах фашистской оккупации, о непостижимых зверствах националистов, Тонечка здесь могла бы жить лучше и спокойнее, чем в Ворошилове.

Могла бы.

Но неспокойна была Тонечка. Неслучайно насторожилась она, устраиваясь на работу в магазин. Через некоторое время директор стал давать ей устные указания отпустить без денег тот или иной товар. Но директор не на ту напал!

— Без вашего письменного указания я этого не сделаю, — твёрдо отрезала Тоня.

— Ты смотри, грамотная выискалась! А уволю?

— За что?

— За неисполнение указания начальства.

— Давайте указания, буду исполнять.

Не опасаясь ничего, директор, посчитавший, что довольно напугал молоденькую дурочку, стал писать ей записки на отпуск без оплаты того или