Между СМЕРШем и абвером. Россия юбер аллес! - Николай Куликов

В той непростой обстановке для более тщательной проверки военнослужащих, побывавших в плену или в окружении, были созданы армейские сборно-пересыльные пункты и спецлагеря. Процедуру проверки в них осуществляли все те же Особые отделы. В феврале сорок третьего в один из таких пунктов откомандировали старшего лейтенанта Дубовцева (в начале года ему было присвоено очередное воинское звание).

Там за неполные четыре месяца способный контрразведчик выявил семнадцать агентов абвера и РСХА — это не считая разного рода предателей — изменников-полицаев и прочих пособников гитлеровских оккупантов. Однако, несмотря на всю свою важность, подобная «оперативно-тыловая деятельность» (как называл ее Дубовцев) все сильнее его тяготила: бывший фронтовик стремился на боевую работу и неоднократно подавал начальству соответствующие рапорты.

Наконец вскоре после создания «Смерша» его направили в Москву — в 4-й отдел центрального аппарата.

К середине 43-го года резко активизировалась заброска гитлеровской агентуры в расположение войск Центрального, Воронежского, Степного и других фронтов, а также в тыловые районы Советского Союза. В связи с этим перед руководством «Смерша» была поставлена задача многократно усилить зафронтовую деятельность военной контрразведки, активнее внедрять своих агентов в немецкие разведорганы. Для этого нужны были способные и проверенные люди.

На специальных курсах под Москвой старший лейтенант Дубовцев прошел интенсивную трехмесячную подготовку: по минно-взрывному делу, рукопашному бою, прыжкам с парашютом, вождению, радиоделу, топографии, огневой подготовке, микрофотосъемке и целому ряду спецдисциплин. После чего перед самой заброской во вражеский тыл ему присвоили звучный позывной — Валет…

Сегодня утром Дубовцев, теперь унтер-офицер Граве, проснулся достаточно поздно: круглые корабельные часы на стене каюты показывали около девяти. В иллюминатор робко заглядывали скупые лучи зимнего прибалтийского солнца. Иван встал с койки, надел черные форменные брюки, морской китель с нашивками «унтера», зашнуровал ботинки и, захватив полотенце, направился в умывальную в конце коридора. Там он критически осмотрел себя в зеркале и вернулся за бритвенными принадлежностями. В каюте он проживал не один: его соседями были два унтер-офицера с винеровской «U-941S», но их Дубовцев почти не видел (уходили они рано, а возвращались затемно — не раньше девяти вечера).

Побрившись и наскоро позавтракав в кают-компании для младшего комсостава, Иван надел шинель и фуражку, затем неторопливой походкой спустился по трапу с «Данцига» на берег. Выйдя за проходную базы, он прошел метров сто до ближайшей остановки, где закурил сигарету в ожидании рейсового автобуса. При этом не забыл «провериться», но слежки не заметил: рядом стояли две громко говорившие между собой пожилые латышки и несколько военных моряков — они не вызывали подозрения, и Иван немного успокоился. Сегодня у него намечалась весьма важная встреча, и «хвост» в его планы не входил. Впрочем, хорошо зная методы работы ведомства Кальтенбруннера, Дубовцев понимал: поскольку ему доверено участвовать в сверхсекретной операции РСХА, он находится «под колпаком», и не исключено, что высокопрофессиональное наружное наблюдение за ним все же ведется — немцы на подобные «фокусы» большие мастера. Поэтому нужно быть предельно внимательным и осторожным.

Иван покинул автобус, не доезжая двух остановок до Центральной площади, а затем не спеша прошел несколько кварталов, незаметно осматриваясь по сторонам — похоже, все было «чисто». Вот и местная достопримечательность: построенная в Средние века в готическом стиле церковь Святой Троицы — она располагалась на узкой старинной улочке недалеко от центра города. Народу вокруг в этот предобеденный час почти не было — так, отдельные прохожие, — церковная служба в будни проводилась по вечерам. «Удачное место», — подумал Дубовцев и зашел в небольшую аптеку на другой стороне улочки, напротив церкви. Он приметил ее еще вчера, а сейчас сделал вид, что тщательно изучает небогатый ассортимент в витрине, — на самом деле Иван внимательно разглядывал противоположную сторону улицы.

— Что желает господин офицер? — спросила по-немецки единственного клиента невысокая сухонькая старушка-аптекарша.

— Что-нибудь от головной боли, — ответил Дубовцев. — Невыносимо ноет затылок.

Отсчитав несколько марок за упаковку пирамидона, он завел разговор о застарелой ране плеча, которая начинает невыносимо ныть перед непогодой, особенно осенью и зимой. Тема для скучающей в одиночестве пожилой фрау оказалась настолько благодатной, что она не меньше пяти минут объясняла «господину офицеру», какими мазями и растираниями ему следует пользоваться. Все это время он внимательно наблюдал через окно за высоким широкоплечим мужчиной в черном драповом пальто и темно-серой кепке, который подошел к церкви и теперь неторопливо прохаживался перед церковной оградой. Его левая рука была подвязана черной широкой лентой, перекинутой через шею, — так поступают при ранениях или переломах. В правой мужчина держал небольшой газетный сверток — условный знак для Дубовцева. Время тоже совпадало — двенадцать ровно.

В благодарность за подробную лекцию Иван купил баночку какого-то «чудо-бальзама» за десять марок и вышел из аптеки на улицу. «Неужели он?!» — подумал, направляясь через булыжную мостовую к высокому незнакомцу и еще не веря в такую почти невероятную удачу. Снятый с предохранителя «парабеллум» заранее переложил из кобуры, висевшей на ремне поверх шинели, в боковой карман, куда как бы невзначай опустил руку. Поравнявшись с «кепкой», Дубовцев негромко спросил по-русски:

— Прошу прощения, мы не служили с вами под Варшавой?

— Вряд ли, — отозвался тот. — Скорее могли встречаться в районе Курска.

Условный пароль с отзывом были произнесены: ключевыми словами в них являлись «Варшава» и «Курск». Пока все шло «по плану». Дубовцев достал правую руку из кармана и с облегчением вздохнул:

— Ждал вас с нетерпением, но, честно говоря, не рассчитывал, что вы появитесь так быстро. Здравствуйте!

— Обстановка тут… — хмуро отозвался капитан Горячев (а это был именно он). — Впрочем, насчет местных условий вы осведомлены лучше. Здравствуйте! Для вас я бывший полицейский из Пскова по фамилии Федько…

Горячев, не меняя позы, продолжал медленно идти вдоль ограды — теперь в его словах послышалась откровенная ирония:

— …Списан со службы в полиции по тяжелому ранению, и вот — распродаю личные вещички — жить-то надо! Со мной в свертке золотые побрякушки: браслеты, часики — так, мелочовка… Хочу предложить вам, господин офицер.

«Насчет золотишка придумано удачно, — отметил Дубовцев. — Хоть какая-то мотивация для встречи и беседы на улице двух абсолютно незнакомых людей». Вслух же, скупо улыбнувшись, нравоучительно заметил:

— Нехорошо, господин бывший полицейский! Нарушаете распоряжения оккупационных властей, спекулируете драгоценностями!

— Жить-то надо… — повторил Горячев-Федько и совсем по-мальчишески лукаво подмигнул собеседнику.

Оба негромко рассмеялись — вроде бы совсем не к месту, — но это была своеобразная нервная разрядка после напряженного ожидания встречи.