1812: Новые факты наполеоновских войн и разгром Наполеона в России - Николай Федорович Шахмагонов

частью немцами; даже другу своему Аракчееву он предпочел Барклая-де-Толли. К счастью, именно этот и только единственный этот выбор иностранца оказался полезным для России. Впрочем, Михаил Богданович Барклай-де-Толли иностранцем себя не считал, не было у него иной Родины, кроме России.

Даже Наполеон заметил странную приверженность Императора к иноземцам. Он заявлял: «Александр окружен низкими людьми: при нём Армфельд, человек развратный, бессовестный, проныра; Штейн, негодяй, изгнанный из своего Отечества; Беннигсен, бездарь, выказавший свою неспособность в 1807 году».

Но ещё страшнее для России было то, что накануне грозы, нависшей с Запада, Александр вновь пожелал испытать счастье воинское и заслужить славу полководца. В апреле 1812 года он выехал к армии. Это грозило новым Аустерлицем.

А между тем французы заканчивали последние приготовления к вторжению в Россию. 10 июня Наполеон прибыл в местечко Вильковышки близ города Ковно. Там он продиктовал воззвание, которое немедленно было направлено в войска, сосредоточенные в лесах вдоль Немана: «Солдаты! Вторая польская война началась. Первая кончилась Фридландом и Тильзитом. В Тильзите Россия поклялась хранить военный союз с Францией и бороться против Англии. Теперь она нарушила свои клятвы…

Россия увлечена роком, да свершится судьба её!

Пойдем вперёд, перейдём Неман, внесём войну в пределы России. Вторая польская война будет столь же славной для французского оружия, как и первая. Но мир, который мы заключим, будет прочным. Он положит конец тому гибельному влиянию, которая Россия вот уже 50 лет оказывает на дела Европы»

Впрочем, влияние, о котором говорил Наполеон, было действительно достаточно сильным, но, конечно, не гибельным, особенно в периоды царствования Екатерины Великой и Павла Первого. При Александре оно оказалось сильно поколебленным.

Документы тех лет свидетельствуют о том, что император Франции всерьёз подумывал о мировом господстве, на пути к которому стояли лишь Англия и Россия. Будучи в здравом уме, он понимал, однако, что если на порабощение Англии можно рассчитывать, то поработить Россию и превратить в рабов её народ никому не под силу. Он и не вынашивал столь бредовых идей. Главной задачей было нанести поражение вооруженным силам России, овладеть одной из столиц и заключить мир, выгодный Франции.

Очень важно такое замечание профессора Зызыкина: «Нельзя упускать из вида, что в случае победы над Россией Наполеон не думал вовсе о её завоевании, подобно Гитлеру, а потребовал бы только восстановления Тильзитского соглашения и присоединения к континентальной системе и восстановлении Польши, призванной служить для концентрации своих сил на случай выступления России против Франции».

Незадолго до вторжения Наполеон поделился со своим генерал-адъютантом Л. Нарбонном такими мыслями: «Представьте себе, что Москва взята, Россия сломлена, с Царём заключен мир или же он пал жертвой дворцового заговора… и скажите мне, разве есть средство закрыть отправленной из Тифлиса великой французской армии и союзным войскам путь к Гангу…»

Как видим, Наполеон продолжал размышления на прежнюю тему, которая волновала его и ради которой он пошёл на союз с Павлом Первым. Этой целью оставалась Индия. Он не уставал говорить, что он будет принуждать Россию заключить мир, выгодный Франции.

Упоминание о возможном дворцовом перевороте свидетельствует о том, что Наполеону было выгоднее видеть на престоле российского Императора, который бы не менял свои предпочтения как флюгер. В окружении же Александра было слишком много весьма посредственных ветродуев, оказывавших на него и его решения дурное влияние.

Европейские политики частенько пытались и не без успеха использовать русский штык в своих целях. Но делалось это под разными благовидными предлогами, как, скажем, в годы Семилетней войны.

Наполеон первым решил попытаться принудить русских воевать за его интересы именно силой оружия.

Он смог заставить это делать практически все европейские народы, но глубоко ошибался, надеясь, что сумеет добиться того же от народов, населяющих огромные просторы России.

«Я иду на Москву! – хвастливо заявлял он. – И в одно или два сражения все концу. Император Александр будет на коленях просить мира. Я сожгу Тулу и обезоружу Россию…» Как видим: «обезоружу», но не «завоюю»!..

Приготовления французов уже завершались. До времени к Неману дозволялось приближаться лишь польским разъездам, чтобы русские не догадались о близости к реке французских войск. Но разведка давно уже сообщала русскому командованию о сосредоточении крупных сил, и ещё в конце 1811 года Император Александр писал своей сестре: «Военные действия могут начаться с минуты на минуту!»

Правда тогда он ещё мог планировать и превентивный удар. В июне же 1812 года о наступлении никто не думал. Русское командование знало о подавляющем численном превосходстве французской армии. Неизвестны были лишь сроки начала военных действий.

Известный историк Евгений Викторович Тарле в книге «Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год» указывал: «С очень смешанным чувством дворянство России следило за приближением страшной грозы. Тут была и радость, что порвано с «тильзитским рабством», что конец разорительной континентальной блокаде, конец подозрительным антидворянским новшествам Сперанского, тут был и страх перед грозным непобедимым завоевателем и в то же время – какая-то инстинктивная уверенность в победе».

Да, даже в русском дворянском обществе многие были уверены в силе Наполеона, в его гении – эта уверенность была внушена умелой пропагандой. Е.В. Тарле отметил: «С поразительной проницательностью старый граф Воронцов, русский посол в Лондоне, за три недели до перехода Наполеона через Неман предсказал исход войны. Если бы не пожелтевшая бумага, рыжие чернила и другие несомненные признаки, то положительно можно было бы усомниться в подлинности этого документа».

Историк хочет сказать, что написанное Воронцовым, кажется настолько удивительным, что возникает мысль о времени, когда появились на свет эти строки. Но… Воронцов их написал действительно за несколько недель до начала вторжения. Вот они: «Вся Европа ждёт с раскрытыми глазами событий, которые должны разыграться между Двиной, Днепром и Вислой. Я боюсь только дипломатических и политических событий, потому что военных событий я нисколько не боюсь. Даже если начало операции было бы для нас неблагоприятным, то мы всё можем выиграть, упорствуя в оборонительной войне и продолжая войну, отступая.

Если враг будет нас преследовать, он погиб, ибо чем больше он будет удаляться от своих продовольственных магазинов и складов оружия и чем больше он будет внедряться в страну без проходимых дорог, без припасов, которые можно будет у него отнять, окружая его армией казаков, тем больше он будет доведён до самого жалкого положения, и он кончит тем, что будет истреблён нашей зимой, которая всегда была верной нашей союзницей».

Тут можно лишь уточнить, что на сей раз зима не успела оказать действенную помощь, ибо после Березины, когда, наконец, наступила настоящая зимняя стужа, французской