Русский капкан - Борис Яроцкий

Елизар Захарович догадывался, что друг его дочери, прапорщик Георгий Насонов, человек загадочный, но не опасный. При нем можно откровенничать, он не побежит в белогвардейскую контрразведку, не донесет на родителей своей невесты.

Их уверенность подтверждалась рядом случаев, когда прапорщик, испытавший тяготы фронта, нелицеприятно высказывался о царской семье, приютившей проходимца Распутина. Он уже был навеселе (в семье Косовицыных отмечали день рождения Фроси), разговор зашел, как тогда было принято писать, о текущем моменте, о разрухе, о глупостях императора, которого охмуривал безграмотный мужик из тобольской глубинки, в порыве гнева восклицал: «Кончаются Романовы – начинается Россия». Будущего зятя урезонивала Фросина мать – Людмила Васильевна:

– Георгий Савельевич, да разве такое можно прапорщику? С вас могут и погоны снять.

– Я сам сниму, но служить Распутину…

– Жора, ты же не на митинге, – мягко напоминала Фрося. Она – копия отца – слушала друга, была с ним согласна. Но зачем за праздничным столом, в семейном кругу, митинговать? По взгляду отца она видела, что и отец разделяет благородный гнев фронтового прапорщика.

«Встретились родственные души», – заключила Фрося. Одним словом, ее кавалер нравился родителям.

Она была счастлива и не очень задумывалась, что ждет ее впереди, когда она выйдет замуж за такого мятежного человека, каким был Георгий Насонов. Из слов ее сослуживца и друга она знала, что солдаты любили своего прапорщика, офицера огневого взвода. Он не отсиживался в теплой землянке, когда надо было срочно менять огневую позицию, когда батарею уже засек вражеский корректировщик и с рассветом над ней зависнет дирижабль (с дирижабля немцы бомбили с ювелирной точностью). Осень, дождь, лошади по брюхо вязнут в болотной жиже, под кнутами ездовых рвут постромки. Люди помогают лошадям, и с солдатами прапорщик как номер расчета…

Прапорщик Насонов умел заботиться о подчиненных. Он следил, чтоб они были накормлены, одеты и обуты, больным и раненым своевременно была оказана помощь.

Он не умел скрывать своих чувств, восхищался и негодовал, если человек того заслуживал. Своей открытостью наживал себе врагов, но и приобретал друзей, верных, искренних. Он обладал удивительной способностью безошибочно угадывать, кто есть кто.

Он быстро распознал, что собой представляет его шеф Евгений Карлович Миллер и его двойник жандармский офицер из Даугапилса, двоюродный брат Евгения Карловича Эммануил Миллер.

Не ошибся он и в своей подруге, признался ей в любви, полюбил раз и навсегда. Об этом он прямо и сказал, поклялся не офицерской честью, как обычно клянутся молодые офицеры, когда без памяти влюбляются в прекрасных женщин, поклялся Об-озером, речкой Ваймугой, которая и в самые лютые морозы не замерзает, поклялся родным таежным лесом, всем, что дорого русскому человеку, у которого есть Родина, одна и единственная.

Фрося ему поверила сердцем, а сердце северянки, хотя и скупое на нежность, отзывчиво. Георгий это не сразу почувствовал, но заметил, как стали относиться к нему ее родители. Она – единственная дочь, у них все для единственной дочери…Была бы жизнь как жизнь, спокойная, безмятежная, и можно безошибочно угадать, что будет завтра и послезавтра, и когда нужно ждать прибавление потомства…

Но время-то какое! Смутное! Любить в смутное время, все равно, что броситься в омут, в который никто еще не бросался. Есть опасность не вынырнуть.

Елизару Захаровичу хотелось высказаться, излить душу верному человеку, а заодно и спросить, как долго будет длиться страшная ночь оккупации.

Для прапорщика ночь была, как день, озаренный пламенем войны. Рано или поздно пламя погаснет. Но когда? Когда люди перебьют друг друга? И уже убивать будет некого?

Напрашивалась мысль: чем ярче пламя войны, тем крепче привычка убивать. Только откуда она у парней, вот у этих американских саперов, служивших, но еще не побывавших на войне? Кто им все это внушил, что нужно убивать?

И сам себе отвечал: «А зачем тогда командиры?»

Вот и сегодня разрешили молодым солдатам потренироваться – поражать живые мишени… Тогда…где же капелланы? Именем бога они разрешают убивать. Где убийство – греховное действо, а где – отвага?

Главный капеллан армии его преподобие Френсис Комлоши произнес речь перед солдатами экспедиционного корпуса, отправлявшимися в Россию. Он сказал прямо:

– Солдаты! Вам вручили оружие, чтоб вы проявили отвагу, чтоб вами гордилась Америка.

Отвагу и гордость Америки видел Елизар Захарович Косовицын в лесу за станцией Обозерская. Было теплое июльское утро 1918 года. Легкий туман прикрывал ближнее болото и сосновый лес, наполненный птичьими голосами. Отвагу по-американски проявили солдаты 310-го инженерно-саперного полка.

…Елизар Захарович рассказывал с подробностями. У него оказалась исключительная память. Будучи студентом технологического института, он изучал историю цивилизаций. Почти вся литература была на английском языке. И ему не составило труда запомнить, о чем толковали саперы сразу же после расстрела работников архангельского губернского совета. Собственно ни о чем существенном не говорили, хвалились, что будет у них на завтрак.

У инженера путейца Косовицына в душу запало одно, и это одно он хотел поселить в молодую русскую душу Георгия, чтоб она кричала на всю тайгу, а то и на всю Россию: наших людей убивают янки, как забивают скот на чикагской бойне. Им уже внушили, что русские живут не рационально, не разумно, а занимают огромную территорию Восточной Европы и Северной Азии. Цивилизованный народ, те же американцы, смогут гораздо лучше колонизировать эту обширную территорию. А пока этой территорией приходится довольствоваться с оглядкой на какие-то дурацкие международные законы. И платить за телятину…