«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

воспроизвести средствами кинематографа (!) с пышным музыкальным сопровождением. Действие заключалось в следующем: обобщенный «русский богатырь» или «святой Александр Невский в царской короне» мечом разрубает цепи, которыми были прикованы к крестам изображавшие перечисленные страны «фигуры», начиная с России. Затем Александр Невский (или богатырь) должен был повалить на пол Наполеона, державшего за горло изображавшую Европу актрису. Неблагодарная Европа отворачивается от своего освободителя, а после на сцене появляется дракон, разевающий устрашающую пасть «с надписью Азия»[328].

Неотступно следующая за Скобелевым Юдифь и прочие заговорщики чрезвычайно интересуются «картиной» и просят генерала пояснить каждую «аллегорию». Тот охотно растолковывает им, что «русский богатырь» один, «без помощи иностранных войск и учителей», освободил Россию от ига, «это же повторил в 1612 и в 1812 гг.» и т. д.[329]

Далее действие переносится на «Скобелевский митинг-концерт» в Париже. Живая картина из предыдущего действия проигрывается снова, но на этот раз в антураже из «типично-русских вещей». Это своего рода калейдоскоп клишированных образов России и «русскости»: на сцене должны появиться «самовар, изба, дуга, тройка, мужик, баба, лапти, церковная утварь» и даже «четверть водки»[330]. После того как французская (и вообще европейская) публика ознакомилась с достижениями русской культуры и «мировыми заслугами» России, Скобелев объявляет, что он «пришел просить боевой помощи и уплаты за тысячелетние услуги». Далее генерал произносит программную речь о новом крестовом походе: «Мы, 150 миллионов русских, <…> охраняем 433 миллиона европейцев от нашествия более чем 800 миллионов азиатов, Франция и вся Европа должны не только помогать нам, но и вознаграждать за эту нашу международную роль, историческую службу, иначе все богатства, вся цивилизация Европы будут разрушены, <…> как прежде было времена Атиллы, Чингисхана и <…> великих нашествий. <…> Крестовый поход сыграет роль предохранительного клапана о объединителя христианских царств, сил, выгод; поможет успешно бороться с нищетой, с нашествиями азиатов, со всяческим злом и бедствием»[331]. После этих слов Скобелев дает знак к демонстрации живой картины «Желтая опасность и крестовый на нее поход». Азиатскому дракону из прошлой картины коллективными усилиями отрубают головы европейские и американские крестоносцы «с гербами и знаменами своих царств»[332]. После этого хор исполняет приведенную выше песню Сурина «Готовьтесь – враг силен» (на протяжении всего спектакля ее должны были бы исполнить около десятка раз)[333]. Французы оказываются благодарными слушателями: они с восторгом принимают идеи Скобелева и объявляют, что русско-французский союз знаменует собой начало «новой круазады»[334].

На этом же митинге есаул Баян, пожалуй, второй по значимости персонаж пьесы после Скобелева, предлагает решение проблемы тюрем и преступности в европейском масштабе. Преступников и дармоедов всех «европейских племен» не следует кормить за счет честных людей, лучше и отправить их на российский Дальний Восток, где они станут «морскими казаками». Эти казаки-пираты под «русскими крестовыми знаменами» сделают в Тихом океане «то же, что Ермак в Сибири»[335]…

После парижского триумфа Скобелева в пьесе наступает развязка. Герой возвращается в Москву и трагически гибнет, отравленный заговорщиками. Зловещая Юдифь, погубившая «белого генерала», исчезает со сцены, в то время как прочие герои остаются, чтобы напомнить зрителю – дело Скобелева живо, и задача потомков – преодолевая вражеские козни, довести его до конца. Это предполагалось продемонстрировать с помощью финальной «картины» пьесы – «Желтая опасность и Апофеоз героев России». На этот раз вместо «типично русских вещей» перед зрителями должен предстать целый пантеон «морских» и «сухопутных» русских героев: Александр Невский – «основатель русского флота», Олег «цареградский», княгиня Ольга, Петр Великий, Орлов Чесменский, Хмельницкий, Сусанин, Суворов, Ермолов, Потемкин, Минин, патриарх Гермоген, О.Н. Скобелева, Надежда Дурова, генерал Черняев, наконец, Скобелев, адмирал Макаров, а с ними прочие исторические деятели, запечатленные на памятнике тысячелетия России. Русские герои, расположившиеся на декорации, изображающей носовую часть броненосца (символ «нарождающегося русского океанского флота»), грозно взирают на все того же азиатского дракона. В это время на переднем плане под торжественную музыку проходят процессии с хоругвями, депутации балканских славян, частей, которыми командовал Скобелев, и т. д. Некий болгарин провозглашает, что «тени Скобелева и его матери вели полки славян» на турок в минувшую Балканскую войну. Под занавес все действующие лица дают клятву «пожертвовать все силы, средства, всю кровь» Святой Руси – «земному богу нашему»[336].

Почему выбор Сурина пал именно на Скобелева? Во-первых, образ героя освобождения Болгарии и «полководца Суворову равного» в 1913 г. приобрел особую актуальность в связи с событиями на Балканах. К тому же на 1912 г. приходилось тридцатилетие со дня смерти Скобелева. Во-вторых, «белый генерал» отличился по двум важнейшим для Сурина направлениям: в деле покорения азиатских народов и освобождения балканских славян от турецкого «ига»[337]. Большое значение имело и то, что Скобелев был склонен к авантюрам, не лишен политических амбиций и умер в расцвете сил при странных обстоятельствах – все это создавало благоприятную почву для конспирологических теорий. Наконец, фигура Скобелева могла быть особенно важна и интересна Сурину как участнику Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Каковы были истоки идей Сурина? Во-первых, на него, несомненно, оказала влияние популярная в русской публицистике рубежа XIX–XX вв. тема «белого царя», которому суждено править Азией. В то время легенду о «белом царе» активно пропагандировал известный в России почитатель Востока князь Э.Э. Ухтомский – представитель так называемого «восточничества»[338]. Ухтомский не считал Восток чем-то враждебным и чуждым. Напротив, он полагал, что житель Азии, будь то индус или китаец, духовно ближе русскому человеку, чем европеец. По Ухтомскому, Россия и страны Востока от Персии до Кореи и Японии принадлежат к одной цивилизации, для которой характерно особое мудрое консервативное миросозерцание: сохранение традиций предпочтительней безудержного прогресса, духовное важнее материального, а вера выше критической рациональности и т. п. Таким образом, историческая миссия России состоит в том, чтобы защитить древний религиозный Восток от агрессивного империализма «бездуховного» капиталистического Запада. От России этого ждут и сами азиаты, которые якобы издавна готовы преклониться перед легендарным «белым царем». Народы Востока должны легко согласиться на господство России в силу своего с ней органического родства. В отношении Китая Ухтомский писал, что воцарение «западных начал» будет для Срединного царства несравненно более болезненным и губительным, чем «добродушный погром китайцев нашим (русским. – А. Ф.) оружием»[339]. «Погром», который планировал Сурин, должен был быть далеко не «добродушным», и сами китайцы были для него не духовными братьями, нуждавшимися в защите от «хищнического» Запада, а представителями враждебной «низшей» расы. Но идею о том, что русскому царю суждено править Востоком, он вполне мог позаимствовать из широко тиражировавшихся сочинений Ухтомского.

«Желтую опасность»