Дом на линии огня. Хроника российского вторжения в Донбасс - Дмитрий Дурнев

наоборот, привлекали людей с оружием. Сложно в отсутствие ночных развлечений и вечерних прогулок вдоль центральных улиц стало жить и секс-работницам: теперь они работали только в связке с таксистами — один из них возбужденно рассказывал мне, что теперь в эту профессию идут только безденежные студентки и пригласить девушку на всю ночь можно всего за 1500 рублей (23 доллара). Один мой бывший друг специально приезжал ежегодно в Донецк из Германии — повидаться с друзьями и купить дешевый секс с молодыми. И совсем не считал себя мародером, скорее идейным приверженцем «русского мира», очень принципиальным.

Но сохранились и хорошие места из прошлого — мой любимый бар «Ганжʼюбас», например. Там была неплохая кухня, сцена, где часто играли местные группы, комната, где раньше посетители играли в дартс.

Как-то раз мы пришли туда с друзьями в воскресенье. Заведение полнилось посетителями, которые делились на две категории: одни могли себе позволить сесть за столиками, другие экономно поужинали дома и покупали разве что алкоголь. Веселиться надо было быстро: выпивать начинали в районе пяти вечера, танцевать — в семь, а к девяти все должно было прекратиться, чтобы сотрудники успели убрать помещение и добежать до дома до наступления комендантского часа.

Мы сидели за столиками, в зале же отчаянно танцевали под кавера на группу «Сплин» женщины средних лет с бокалами в руках. В танцующей толпе я привычно попытался найти собеседниц — две из них оказались учительницами из дальнего Пролетарского района. «Ты знаешь, дети сейчас стали другими, с ними трудно, от них надо отдыхать! — прокричала мне в гаме одна из них. — Мы же раньше их чем пугали? Мол, поведу на беседу к директору! А теперь война, и дети на директора вообще не реагируют!»

Дело двигалось к закрытию. Группа вышла на второе отделение — и внезапно начала играть не чужое, а свое. Они сыграли хит, которого я не знал, но все присутствующие орали припев в едином исступленном порыве:

Мы любим город свой!

Но в 23:00

Нам всем пора домой!!!

Нам всем пора домой!!! 

Это была песня про комендантский час.

ГЛАВА 13

Коллаборанты

«У нас считают, что не могло сто тысяч итальянцев, таких ярких и красивых мужчин, вот так просто взять и погибнуть на войне в Советском Союзе, — рассказывал мне журналист из Италии Джузеппе ДʼАмато. — Как минимум половина должна была остаться в живых — рядом с местными женщинами».

Дело было в 2012 году. ДʼАмато приехал в Донецк в командировку — формально, чтобы написать о том, как город готовится к грядущему чемпионату Европы по футболу: мы даже вместе сходили на матч нашего «Металлурга» с киевским «Динамо», и Джузеппе увидел Андрея Шевченко, украинскую легенду итальянского футбола, одного из лучших игроков «Милана» в XXI веке. «Он еще живой?» — шутил мой итальянский друг, Шевченко было уже тридцать пять, для футболиста это много. Но главный интерес ДʼАмато был в другом: он хотел найти истории итальянцев, которые приходили в Донбасс во время войн прошлого, да так и оставались.

Маршрут у него был такой: Горловка — Донецк — Мариуполь — Таганрог. В Таганроге, который до 1924 года входил в один территориальный анклав с остальными городами нынешней Донецкой области, был завербован в организацию «Свободная Италия» моряк торгового флота Джузеппе Гарибальди, создатель современной Италии. В Мариуполе улица Итальянская располагалась на месте бывшей итальянской фактории. Донецк, который тогда назывался Сталино, в 1941 году вместе с танковой армией Клейста брали три элитные горные итальянские дивизии, а в Горловке расположился главный военный госпиталь их корпуса.

Джузеппе рассказывал мне захватывающие истории. Якобы в российской телепередаче «Жди меня» выступала женщина из Донецка с отчеством Анжеловна — дочь итальянского солдата (надо совсем не понимать, что такое Советский Союз, чтобы представить, что во время войны советский ЗАГС записал в документы советскому ребенку отчество оккупанта). А молодой итальянский врач-интерн, проходивший годичную стажировку в военном госпитале в Горловке, полюбил 16-летнюю местную девушку, после войны умудрился наладить с ней переписку через Красный Крест, но в 1948-м любимая пропала навсегда: уже в перестроечные времена пожилой доктор приезжал ее искать, успеха не добился, но издал в память о той любви книгу с их перепиской.

В Донецке никаких итальянских следов ДʼАмато так и не нашел. Я вспоминал его истории, читая в книгах о знаменитой 383-й стрелковой советской дивизии (она за всю войну ни разу не была разгромлена): согласно легенде, она состояла из шахтеров, которые учились обращаться с винтовками по вечерам после смены под землей; в первом своем бою они отбросили как раз итальянский полк королевских мушкетеров из дивизии «Чезаре». Так ее называл Джузеппе, и мне нравилось повторять за ним итальянское название. У нас дивизию звали скучно — «Цезарь».

Еще я часто пересказывал истории Джузеппе знакомым — в качестве исторического анекдота. И вот однажды мой адвокат Лена Радомская, глава донецкого отделения Ассоциации правоведов Украины, которая помогала по разным юридическим вопросам нашей редакции и типографии, услышав все это, вдруг сказала: «А я внучка итальянского солдата, который после плена остался с моей бабушкой в Макеевке. Их таких, бывших пленных, в нашем доме жило двенадцать человек — все на одном кладбище и похоронены. А у моего двоюродного брата хранятся его вещи из амуниции — пряжка армейского ремня точно есть!»

Это был шок! А про Лену Радомскую стоит рассказать поподробнее.

Весной 2014 года я увязался с целой коалицией знакомых и не очень украинцев Донецка на выезд к первым военным, ставшим на границе с Россией, — это были десантники из 25-й воздушно-десантной бригады. Мы везли разнообразную помощь и хотели наладить связи с частью, переброшенной от Днепропетровска. Помню, командовал взводом из 42 человек лейтенант с двумя университетскими образованиями — основным он считал юридическое, полученное в лучшей в Украине Харьковской юридической академии имени Ярослава Мудрого. На передовом посту его подразделения стояли промышленный альпинист из Днепра и металлург из Кривого Рога; всех их, от лейтенанта до рядовых, призвали «на пару недель» на военные сборы, одели в какую-то форму и вооружили. Боевая часть стояла со своей старой советской техникой просто в мокрых посадках вдоль дорог возле границы; общаться с местными военным было строго запрещено, так что находчивые «афганцы» из нашей группы просто раскладывали на обочинах мясо для шашлыка в пакетах и другие подарки, чтобы солдаты потом их «нашли».

Через пару дней после этой поездки лейтенант мне позвонил (я оставил ему визитку главного редактора регионального выпуска «Московского комсомольца»!) и попросил много всякой всячины: герметик для днищ старых бронетранспортеров, хомуты и переходники для ремонта их моторов, фонарики на батарейках, сами батарейки и так далее. Поскольку взводный по первой профессии был адвокатом, я побежал с этим списком к Лене Радомской, и она молниеносно собрала по юридическим фирмам крупную сумму на помощь армии. Правда, потом так же быстро укатила с этой помощью в Харьковскую область: в процессе выяснилось, что там стояли призванные на сборы наши донецкие мужчины-юристы. В итоге все необходимое для бойцов я собрал с помощью ребят из профсоюза таксистов и своего друга, владельца строительного супермаркета в Ясиноватой.

И вот прошел год, и уже в марте 2015-го Лена Радомская была «министром юстиции ДНР», а я брал у нее интервью о том, как начинает работать нотариат в непризнанной республике. Как так вышло?