Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

Григорий медленно шел по незнакомому городу. Погода была хорошая, до сумерек еще далеко, и делать сейчас в гостинице нечего, можно погулять.

По узенькой наклонной улочке старого города он направился к центру и по дороге глядел на мрачные толстостенные храмы и древние дома с окошками-бойницами.

Он вышел на довольно оживленную улицу, которая вела к центру города.

— Гриша! Ты ли это? Вот судьба! Где увиделись! А? Ты только подумай! А? — беспорядочно выкрикивал стоявший перед Сыроежкиным человек в потертом пальто и с небритой физиономией. — Ты что, не узнаешь меня?

Сыроежкин уже знал, кто это. В самом начале гражданской войны, когда Григорий служил комендантом военного трибунала в красной дивизии Киквидзе, этот поляк по фамилии Стржалковский, неведомыми путями попавший в Россию, служил в тюремной охранке и, привозя в трибунал заключенных, каждый раз имел дело с Сыроежкиным… Этот тип постоянно интересовался, где можно достать кокаин или гашиш, и позже его судили за участие в афере с наркотиками.

Но для поляков то, что Стржалковского судил советский суд, заслуга. Сыроежкин уверен, что он работает теперь в польской охранке. Все это промелькнуло в голове Григория, пока поляк тряс его руку, и холодок прошел по его спине. А Стржалковский мельтешил перед ним, и в его глазах Сыроежкин видел радость.

— Как же это, Гриша, занесло тебя в белопанскую Польшу? Ты же вроде в чекистах ходил? Ты что, эмигрант? Или, может, пленный? — спрашивал Стржалковский, а сам крутил головой, высматривал кого-то на улице.

И в том, как он суетился, как радовался и одновременно боялся, и, наконец, во всем его потертом облике Сыроежкин вдруг увидел ничтожность этого человека. Даже если он работает в охранке, он там на хорошем счету быть не может. И Сыроежкин принял решение, как себя вести.

Высвободив свою руку, он вынул из кармана плаща носовой платок и с брезгливым видом вытер ее.

— К сожалению, у меня нет времени для воспоминаний, служба есть служба, — высокомерно сказал он и пошел дальше.

Стржалковский семенил рядом:

— Гриша, ну как же это? Ну что ты? Надо же встретиться… за рюмочкой…

В это время Сыроежкин уже поравнялся со входом в гостиницу «Палас». Он кивнул оторопевшему Стржалковскому и вошел в отель.

Уже из окна своего номера Григорий увидел Стржалковского, который, размахивая руками, рассказывал что-то полицейскому.

Немедленно бежать… Но встреча с этим гадом могла быть случайной… И он еще ничего не успел сделать… Нет, надо ждать… Григорий продолжал из-за занавески наблюдать за улицей.

Вскоре к отелю на двух пролетках подкатили полицейские чины в штатском, они быстро оцепили здание. Подъехал черный автофургон с польским орлом на боку. Из автомобиля вылезли несколько полицейских в форме и среди них длинный как жердь офицер в черной шинели и заломленной угловатой фуражке. К нему подбежал Стржалковский и стал что-то объяснять. Офицер и полицейские быстро вошли в отель…

У Григория Сыроежкина было свое правило — когда смертельная опасность была перед ним вплотную, он не пытался укрыться, а смело шел ей навстречу… Вряд ли сейчас это был лучший способ поведения, но раньше он не раз выручал его. В такие минуты Григорий был как бы неподвластен собственному рассудку, им владела какая-то безотчетная сила, которая вот и сейчас повела его навстречу полиции.

Сыроежкин медленно спускался по лестнице. Полицейский офицер и его свита стояли возле конторки портье.

— Вот он! Хватайте его! — громко сказал Стржалковский.

Полицейские, однако, не торопились и смотрели на Сыроежкина выжидательно и с опаской. Тогда вперед, загораживая Грише дорогу, вышел долговязый офицер. Щелкнув каблуками и держа руку на расстегнутой кобуре с револьвером, он сказал торжественно:

— Прошу, пан, следовать в полицию!

В полицейском участке было грязно и пахло уборной. Сыроежкина ввели в тесный кабинет, где стояли два стола, за которыми сидели полицейские офицеры. Один из них приказал Сыроежкину сесть на стул в углу, и тотчас ввели Стржалковского.

— Послушайте, что скажет этот пан, — обратился польский офицер к Сыроежкину. На Стржалковского он даже не взглянул, только показал на него через плечо карандашом. Этот жест полицейского очень много сказал Сыроежкину — теперь он уже точно знал, как ему надо действовать.

— Я видел его часто на юге России в девятнадцатом году, — быстро начал Стржалковский. — Он был чекистом! Он в красном трибунале работал! Там всех честных офицеров — к стенке. Только к стенке! Я правду говорю! Одну только правду! — Он очень волновался и торопился говорить, точно кто-то ему возражал.

Жандарм, снова не взглянув на Стржалковского, жестом руки остановил его и обратился к Сыроежкину:

— Вы знаете этого пана?

Сыроежкин довольно долго молчал, играя желваками около скул. Потом заговорил, прерывисто, сдерживая клокотавший в нем гнев.

— Этого кокаиниста… вора и спекулянта… я действительно имею сомнительное счастье знать, — начал он, замолчал и потом продолжал спокойнее: — За все эти свои доблести он имел дело с тем самым военным трибуналом, о котором он сейчас вопил. Но если среди вас есть хоть один мало-мальски понимающий человек, то он знает, что военный трибунал никакого отношения к чекистам не имеет. Да, я действительно работал в военном трибунале. Более того, если бы антисоветская организация моего вождя Бориса Савинкова послала бы меня работать в Чека, я работал бы и там. Но она послала меня в трибунал…

— Он врет! Врет! — пронзительно закричал Стржалковский. — Он был чекист самый настоящий!

Ситуация для Сыроежкина была страшной, но в этой ситуации было и что-то от дешевого фарса, что, однако, нисколько не возмущало польских жандармов, которые с одинаковым вниманием слушали и пояснения Сыроежкина и базарные вопли Стржалковского. «Ну что ж, мы можем и этак», — сказал себе Сыроежкин и, сделав резкое движение вправо, схватил Стржалковского за мятые борта пиджачка