"1212" передает - Хануш Бургер

— Мой сержант действительно раньше жил в этом доме. Именно поэтому мы и позволили себе нанести вам визит.

Как только Шонесси произнес эти слова, господин полицейский советник обрадованно схватил меня за руку:

— Какая удивительная встреча! И как только можно так забыть! Ведь вы же и есть… тот художник из… мансарды?…

— Да, из мансарды, — подтвердил я. — Во-первых, там была самая светлая комната и, во-вторых, — самая дешевая. Хотя зимой там было ужасно холодно.

— Действительно, — супруга полицейского советника пыталась как-то замять этот разговор и озарила нас любезной улыбкой. — Но в молодые годы так холода не чувствуешь, особенно если еще влюблен. Родненький, ты помнишь ту очаровательную фрейлейн, как ее звали?… — И, уже обращаясь к майору, она продолжала: — Прошло столько лет, что не грешно и забыть!

— Я, право, не помню… — пробормотал, заметно охладев, ее супруг.

Конечно, он не помнил! Не раз он пытался обнять Еву, подстерегая ее на темной лестнице. А однажды осенью 1937 года, когда Ева была в мансарде одна, он явился к ней и начал угрожать, что сообщит в больницу, где она работает, о том, что она коммунистка.

— Вы что-нибудь знаете о докторе Штербовой? — спросил я его как можно спокойнее.

— Ах, Штербова! Я что-то смутно помню ее. Такая стройная брюнеточка, да? Боюсь, что я ничего…

— Вы все время работали в управлении полиции, господин полицейский советник? — перебил его Шонесси.

Беднарж помедлил с ответом, видимо соображая, что этому американцу, собственно говоря, нужно. Шонесси развалился в кресле:

— Полицейские нужны в любое время: и в демократической республике, и при нацистах. Профессия эта, как и все другие…

Полицейский советник энергично закивал:

— Я криминалист, — скромно сказал он. — Ничто другое меня не интересовало. Нарушитель — в любом государстве нарушитель. Уж не думаете ли вы, что при протекторате ограбление кассовых сейфов вышло из моды?

— Мой муж никогда не занимался политикой.

Хозяйка дома достала из шкафа бутылку с зеленым ликером. Мадлена, остроносая дочь полицейского советника, моментально принесла поднос с шестью рюмками. Хозяин налил рюмки.

— За наших союзников! — многозначительно произнес он. А когда поставил рюмку на стол, извинился: — Эрзац, паршивый эрзац, а не ликер!

Ликер действительно сильно смахивал на эрзац.

Салон производил на меня удручающее впечатление. Что нам, собственно, здесь нужно? Мне лично хотелось поскорее уйти. В конце концов, я хотел всего-навсего побывать в своей мансарде, а не беседовать с полицейским…

Однако Шонесси и не думал прерывать начавшуюся беседу. А тут еще Блейер, который до этого сидел и молчал, вдруг вмешался в разговор.

— Скажите, а вы знали обер-инспектора Петрачека? — спросил он по-чешски.

Ошеломленный таким вопросом, полицейский советник уставился на него:

— А вы тоже местный?

— Из Моравска-Остравы. Мой отец был членом правления сталелитейного завода в Витковице. Блейер, Альфонс Блейер.

— Вы… Вы сын генерального директора Блейера? Это замечательно! Как поживает ваш отец? Я дважды имел удовольствие встречаться с ним. Вы вряд ли помните… Вы тогда были еще маленьким. — Он сделал вежливый жест и обратился по-английски к Шонесси: — А потом это неприятное дело 35… Извините, господин майор, но вам это наверняка неинтересно…

Шонесси похлопал Беднаржа по плечу:

— Господин полицейский советник! Меня интересует все, что касается моего сержанта. Итак, какие же дела были у вас тогда в Моравска-Остраве? Крупное ограбление…

— Смотря как понимать… — хозяин доверчиво улыбнулся. Наконец-то он, кажется, начал понимать, что нужно этим американцам. — Это было покушение на права генерального директора!

— Это была забастовка, — деловито объяснил Блейер. — Она длилась целых три недели. В то время мой отец жил в Калифорнии.

— В Калифорнии, — мечтательно произнесла Мадлена. Это было первое, что мы от нее услышали. — Вы сказали так просто — Калифорния!

— Ваш отец, видимо, скоро вернется, чтобы посмотреть, как тут идут дела, не так ли?

Хозяйка дома снова наполнила рюмки.

— Сейчас вряд ли. Нужно немного выждать и посмотреть, как сложится обстановка, — сухо ответил Блейер.

Беднарж обратился к Шонесси:

— Какого мнения вы о программе нашего правительства? Я имею в виду так называемое заявление из Кошице. Если все, о чем в нем говорится, будет выполнено, то господину директору действительно придется остаться в Калифорнии. Я бы посоветовал даже нанять для ведения дела хорошего адвоката. Разумеется, здесь нужен человек, хорошо знающий обычаи и традиции нашей страны… Многие порядочные люди, каких я знаю лично, убеждены, что президент Бенеш подписал это заявление в известной степени не без нажима. — Полицейский советник довольно рассмеялся собственной столь дипломатичной формулировке. — Я имею в виду национализацию крупных промышленных предприятий. Это незаконный шаг, и долго так продолжаться не может. Хотя я пессимист. Возможно, это продержится и несколько лет… — Хозяин в третий раз наполнил рюмки. — Жаль, что освободили нас не вы. Тогда все было бы намного проще. И господину генеральному директору Блейеру не пришлось бы тратить столько денег и усилий и, в первую очередь, так долго ждать. Теперь не удастся так быстро уладить все это, как было в свое время улажено дело 35… Тогда было достаточно того, чтобы коллега Петрачек позвонил мне по телефону… Ах да, я и забыл. Вы хотите знать, что случилось с Петрачеком? Он теперь в гражданке. Для него сейчас это самый лучший выход, временно, конечно. Русские, говорят, очень строги… А может быть, строги не они, скорее — наши… под защитой русских. В общем, никто не имеет ни малейшего представления о том, какую труднейшую роль приходилось играть все эти годы нашему брату. Разумеется, речь идет в основном только об одном: о порядке. Ведь это наша святая обязанность, наша миссия, если так можно выразиться. Конечно, многие элементы нас поймут превратно…

Шонесси добродушно рассмеялся. Он все понял:

— Но ведь это же ваш единственный выход! При вашей профессии необходимо находить модус вивенди с оккупационными властями.

Господин Беднарж обрадованно закивал:

— Да, но попробуйте объяснить это… например, Вотицкому. Господин сержант знает, кого я имею в виду. Это столяр из мансарды. Сейчас он стал влиятельным человеком в нашем квартале. Еще перед войной он был настроен очень левацки, но я закрывал на это глаза… А сегодня? Придирка, ничего другого, как придирка! Вот она, благодарность за все!

Мадам ласково потрепала супруга по руке:

— Не волнуйся, Отто. Они тебе не смогут ничего сделать. Ты же все время поддерживал тесный контакт с восставшими.