Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон

того количества, которое служило в 1756 году. Лаудун также надеялся установить контроль над солдатами-контрактниками из Новой Англии и их офицерами, заботящимися о чинах, изменив метод набора. Если раньше каждая провинция предоставляла небольшую полноценную армию, то теперь Лаудун попросил колонии предоставлять войска в стандартных ротах численностью в сто человек, причем над командирами рот должен был стоять только один полевой офицер на провинцию. Эти провинциальные роты должны были быть объединены в походные отряды и гарнизоны под командованием красных мундиров.

Таким образом Лаудун рассчитывал решить две самые неразрешимые проблемы 1756 года. Теперь ни один человек не мог утверждать, что его контракт на службу освобождает его от совместной службы с красными мундирами, а значит, и от дисциплины; а назначение одного полковника от каждой провинции сведет к минимуму споры между провинциальными и регулярными полевыми офицерами по поводу званий и старшинства. Хотя полностью избежать использования американцев не удалось, Лаудун явно предпочитал использовать их на своих условиях. Даже колониальные жители глубинки, составлявшие роты рейнджеров армии, были, по мнению Лаудуна, временной заменой регулярных войск. Хотя нежелание большинства индейцев служить разведчиками у британцев не оставляло ему иного выбора, кроме как использовать американцев, Лаудун поощрял младших офицеров сопровождать рейнджеров в их патрулировании, чтобы они учились ремеслам и приемам борьбы с кустарником. В течение года или около того он надеялся, что сможет сформировать роты под командованием этих офицеров в составе регулярных полков. Тогда он сможет распустить хлопотные, дорогие, недисциплинированные подразделения американских рейнджеров[237].

Реформы Лаудуна и его план на 1757 год отражали его разочарования 1756 года и, казалось, могли решить проблемы, которые мешали неудачным кампаниям того года. Вопрос размещения оставался сложным — юридическая позиция Лаудуна была настолько же слабой, насколько отчаянной была потребность его людей в жилье, — но прогресс казался вероятным благодаря готовности Питта представить законопроект, разрешающий размещение войск в американских частных домах. Пока такая мера не была принята, Лаудун довольствовался своей обычной тактикой угрозы захвата жилья силой — системой, которая эффективно обеспечивала если не добрую волю, то сотрудничество колонистов. В конце 1756 года, после пробы сил между главнокомандующим и мэром и городским советом Нью-Йорка, провинциальное собрание согласилось построить на Манхэттене казармы для размещения первого батальона Королевского американского полка. Примерно в то же время городские власти Филадельфии и военные комиссары Пенсильвании уступили угрозам Лаудуна и предоставили новый провинциальный госпиталь в качестве казармы для второго батальона полка; в 1758 году ассамблея Пенсильвании последует примеру Нью-Йорка и построит постоянное жилье[238].

Так сложилось то, что Лаудун стал считать обычной схемой: требование, отказ, угроза и (наконец) подчинение. Возможно, это были неформальные и не совсем законные способы обращения с колонистами, но, тем не менее, они привели к желаемому результату. «Я принял эти меры, — объяснял он Фоксу, — потому что они кажутся мне правильными, и… Я надеюсь, что они покажутся вам в том же свете [.] Если нет, я изменю их, когда получу соответствующие указания; но я рассчитываю добиться своего, поскольку люди в этой стране, хотя они и очень упрямы, обычно покоряются, когда видят, что вы настроены решительно»[239]. Если Лаудун и понимал, что его силовая тактика и легкомысленное отношение к закону отталкивают колонистов, он этого не показывал. Его заботила победа в войне, а не потворство американцам. Кроме того, он не питал особой вражды к колонистам как таковым: он принуждал любого, кто расходился с ним во мнениях, совершенно беспристрастно. Губернаторы, которые, надеясь сохранить дружеские отношения со своими ассамблеями, не решались выполнить его требования, первыми ощущали на себе удар плетью.

Убежденность Лаудуна в том, что колонисты не способны к самопожертвованию, и его решимость заставить колонии подчиниться любыми средствами проявились в другой инициативе, которая, как и четвертование, дала краткосрочные результаты ценой подрыва привязанности колонистов. В начале марта 1757 года Лаудун отдал губернаторам распоряжение наложить эмбарго на всю торговлю из их провинций, фактически запретив всем кораблям, кроме тех, что занимаются официальными военными делами, покидать порт. Еще в октябре предыдущего года Лаудун получил достоверные сведения о том, что по крайней мере один известный бостонский купец «ведет переписку с людьми в Канаде и снабжает их». Еще раньше он подозревал, что «в подобной ситуации находятся многие другие, особенно среди голландцев в Олбани», и вряд ли он мог не слышать постоянных сообщений о незаконной торговле между северными провиантскими купцами и сахарными плантаторами французской Вест-Индии[240].

Поначалу Лаудун не знал, что делать. Губернаторы, находящиеся под влиянием своих ассамблей, вряд ли стали бы арестовывать виновных в торговле с врагом, когда среди нарушителей были одни из самых известных купцов и членов ассамблей в колониях. Он сам не мог предотвратить вопиющую контрабанду в Нью-Йорке, буквально на заднем дворе своей штаб-квартиры, и был слишком удален от других портовых городов, чтобы сделать что-то большее своими силами; правительство страны было слишком отдалено и озабочено, чтобы сделать больше, чем поднять бессмысленный шум и крик против этой практики. Ответом Лаудуна стало эмбарго. Запретив все растаможки судов, кроме тех, которые он или его подчиненные заказывали для военных целей, он фактически пресек бы незаконную торговлю вместе с остальной. В то же время он не допустил бы утечки информации о планируемой экспедиции против Луисбурга, обеспечил бы достаточное количество судов для ее проведения, когда придет время, и гарантировал бы наличие в портах достаточных запасов продовольствия, чтобы обеспечить ее по разумным ценам[241].

Отдать приказ о такой мере было вполне в полномочиях Лаудуна как главнокомандующего, и губернаторы всех колоний от Виргинии до севера без колебаний подчинились. Временные эмбарго во время войны не были чем-то новым — несколько провинций, действуя по указанию Торгового совета, ввели их в 1755 и 1756 годах, и купцы в различных портах не протестовали. Более того, сама универсальность этой меры, возможно, помешала им, поскольку гарантировала, что ни один порт не выиграет за счет другого. Купцы не сразу поняли, что Лаудун намерен оставить эмбарго в силе на неопределенный срок. Но проходили недели, и цены на муку и кукурузу в Филадельфии резко упали на рынках, перенасыщенных неподъемными запасами провизии; урожай табака в Виргинии и Мэриленде оставался запертым на складах или в трюмах стоящих на якоре судов; в Бостоне резко выросли цены на хлеб, а выход рыбаков на весенний промысел трески был отложен на неопределенное время.

Везде, кроме Нью-Йорка, изолированного от несчастий других колоний присутствием армии с ее большими потребностями в снабжении, эмбарго