Се плоть моя… Се кровь моя. Одесские рассказы и не только - Алексей Геннадьевич Ивакин

Харькове когда партизанили, под моим началом семь пацанов было. И все как на подбор, мне подмышку. Так и повелось. Говорят, суки эсбэушные до сих пор бабу с позывным «Белоснежка» ищут. И хай ищут, – из рюкзака он достал большой синий пакет.

– Ну и нехай, – согласился Хохол. Пожалуй, впервые в жизни ему стало неловко за свою кличку.

– Я ж тебя не спрашиваю, чому ты Хохол, – он ножом вспорол пакет, открыл картонную коробку: в ней лежали консервы, упаковочки всякие, повертел в руках гондончики чая, меланхолично заметил. – Хозяйский лучше.

– Хохлов я…

– Да насрать, – ответил Белоснежка, расправил ножки у горелки, поджег таблетку сухого спирта и поставил на горелку кружку с водой. – Кот!

– М?

– Чай, кофе?

– Витаминчик мне завари.

Кот сидел возле разбитого окна, через которое залетали мокрые снежинки пополам с дождем, и внимательно наблюдал за местностью. Рукой в тактической перчатке он прикрывал рот, чтобы пар изо рта не демаскировал позицию. Белоснежка заварил ему в алюминиевой маленькой кружке розовый порошок из бумажного пакетика. Запахло киселем из детства.

– Я тоже хочу, – вздохнул Хохол.

– Обойдешься, – коротко ответил Кот.

Рюрик же села напротив двух заключенных на корточки и холодным взглядом стала рассматривать их. Между ног ее покоилась СВД.

– Ну что, граждане хулиганы и бандиты, рассказывайте.

– Это кто тут хулиган? – возмутился было Боцман, но тут же получил тычок локтем под ребра. – Хохол, ты шо?

– Ни шо, а ша, – отрезал Хохол. И продолжил: – Зону «градами» начали расстреливать. Я не знаю, чьи…

И он продолжил. Как сбежал персонал колонии. Как они пекли хлеб из муки, которую привезла нацгвардия. Как часть раздавали – тайком, по ночам – этот хлеб местным мирным жителям, меняя его на закрутки с помидорами да мочеными арбузами. Как рядовые украинских войск старательно этого не замечали, пока пьяные офицеры орали в палатках и «Щеню», и «Не вмерлу». Как их вывели на плац, а потом начали расстреливать на бегу.

– Да вы же это сами видели, не могли не видеть.

– Видели, отец, видели, – сказала сержант Рюрик и ударила пальцем по оптическому прицелу винтовки.

– Видели, а чего ж не стреляли, – с горечью сказал Хохол.

– Стреляли, – коротко ответила она. – Не по всем попали. У меня винтовка, а не гаубица.

Белоснежка протянул кружку – нашли в хозяйском шкафчике – с чаем Хохлу, чуть позже Боцману. Странное дело, чуть подкрашенная и подслащенная горячая вода, а к жизни возвращает. Чай не пил – какая сила… Чай попил – совсем ослаб.

Смеркалось.

Закусывали галетами, от них пахло плесенью. Рюрик приказала остальной сухой паек не трогать до утра. Но и этот внезапный малый ужин нагрузил мужиков теплой тяжестью в желудке, и веки сами собой поползли вниз. Первым дежурил молчаливый Белоснежка, наблюдавший за тем, как по небу ползут медленные сигнальные ракеты, как низкие облака режут очереди трассеров, а на горизонте ярко-оранжевым всполыхают разнообразные мины и снаряды калибров на любой выбор.

В час ночи Белоснежка неслышно потянулся, встал, пошел вдоль стенки от окна, стараясь не бренчать осколками разбитых стекол. Потом нагнулся и осторожно потряс за плечо Хохла, спящего вдоль буфета, на кухне.

– Га? – Хохол вскочил и ударился головой об стол.

– Цыха! Дежуришь до трех часов, потом Кота будишь.

Упал на пол и немедленно захрапел.

Хохол, толком еще не проснувшись, посмотрел на «ксюху» в своих руках. Такие автоматы носила охрана…

Он захотел спросить: «Это мне»? – но спрашивать было не у кого. Рюрик сопела в углу, под единственным не разбитым окном, ей постелили двуспальный разодранный матрас и накидали сверху хозяйской одежды. Кот спал рядом, натянув армейский бушлат на ноги, а его снятые берцы служили ароматизатором помещения. Белоснежка устроился на кухне, легкий снег падал на его маскхалат. Эти спали спокойно – так спят дети, солдаты и умирающие. Один Боцман стонал и ворочался во сне. Прихожей ему было мало, он метался и время от времени бился кепкой об стены.

Хохол подумал, что Боцмана надо убить первым, на всякий случай, но мысль сразу отогнал как чужую. Прошел в комнату, где только что караулил Белоснежка, и сел на его место. В лицо дул мокрый февральский ветер Луганщины.

Все так же лупил пулемет, все так же били минометы, все так же полосовали небосвод разрывы снарядов и ракет. Разве чуть спокойнее.

Хохол вздохнул и прижал к груди автомат, глядя в бескрайнее черное небо.

Он уже убивал.

И мог бы убить сейчас. Для этого совершенно не требовался автомат. Человека можно убить даже шнурком от ботинка, когда он спит. А на того пацана понадобился просто один удар, тот упал – и затылком о бордюр. Убийство по неосторожности, всего лишь. Только вот через два дня после карантина в колонии у Юрки Хохлова трое приблатненных попытались отнять посылку. Что было в той посылке? Да так, десяток мандаринов на Новый год, разрезанных рексами, колбаса, опять же нарезкой, да пара носков. И письмо. Вот за письмо он и взялся за беспредел на беспредел. Он сам потом и не понял, как в его руках оказался штырь из старой советской кровати. Следаки удивлялись его силе. А он, потеряв сознание, этим штырем убил двумя ударами двоих. Одного в глаз, второго в висок, третий успел отскочить. Вот дополнительно навесили еще срок. Его побаивались опера и рексы, не любили и блатные. Жил он в одиночестве, что, впрочем, Хохла вполне себе устраивало. Вне закона. Вне любого закона. А письмо он так и не прочитал. Затоптали его рексы и зэки в крови убитых им беспредельщиков.

И вот сейчас сидел он возле разбитого окна, слушая звуки далекого боя, наблюдая полеты трассеров, и думал, что, пожалуй, впервые в жизни он свободен. Четыре спящих человека доверили ему автомат. Он может встать и убить их. Они даже шевельнуться не смогут. Потом можно дождаться украинских солдат и рассказать им, как он геройствовал здесь. Может быть, ему скостят срок. Может быть, даже амнистируют. И чем черт не шутит, может быть, даже дадут медаль. И он станет украинским героем, получит пенсию, выступит по телевизору, найдет бабенку в Киеве.

Надо только убить четырех человек. Это просто, когда у тебя в руках автомат. Просто убить четырех человек. Которые тебя спасли и напоили чаем. Хорошим чаем. С сахаром и бергамотом.

Хохол встал.

Подошел к Боцману. Тот застонал и перевернулся на другой бок. Хохол решил, что Боцман будет последним.

Или закончить Рюриком? Все же баба…

Но начал Хохол с нее.

Он подошел к куче тряпья,