Zа право жить - Коллектив авторов

«А живот? Про внутренности лучше не думать, сколько из меня крови вытекло? Сейчас шевельнусь, и меня добьет снайпер, – подумал Иван и решил еще поспать. – Вокруг тишина: ни арты, не стрелкотни. Может, я все-таки умер? А что за фигня скрипит рядом, спать мешает?»

Иван открыл глаза. Те же сосновые стволы склонялись над ним, серое небо в вышине. Перед смертью небо голубело. Сколько же сейчас времени? Мысль о часах на запястье отдалась болью в левой руке. Лучше не шевелиться! И не думать об этом! Еще немного отдохнуть. Иван закрыл глаза и прислушался.

«Где я? Опорник в огненном мешке наши вряд ли удержали. Значит, я у хохлов? Они б меня прикопали, чтобы не вонял». Нос заложило, Иван посопел, высморкался, пытаясь прочистить нос. Начало крутить болью внутренности. Он замер в надежде унять ее. «Да, пахнет мертвечиной. В отрубе я пролежал прилично. Снова клонит в сон… Ты дурак? Какой сон?» В плечо уткнулось что-то костлявое. Иван открыл глаза. «Мавик-3», без тепляка, весь изломанный, перемазанный в грязи. Оператор предвидел, что коптер подавят РЭБом, и, чтобы не увели, привязал его леской. Сейчас тянул по кустам, сучьям и окопам к себе. А чей коптер? От «мавика», зацепившись за плечо Ивана, отломался очередной крошечный пропеллер, но коптер двинулся по песку дальше. Ухватиться бы за него, записку написать, попросить о помощи – да нечем! И потом, чей это коптер? Обе стороны используют китайские игрушки, обе стороны применяют РЭБ, обе стороны привязывают дроны леской, если лететь на разведку недалеко. Может, в степи это и уместно, а здесь, в лесу, фишка бесполезная.

Иван силился вспомнить, в каком направлении наши. И вдруг понял, что чудовищно замерз! Пулемет у ног, значит, ползти надо назад. От пулемета. Ползти? А как встать без помощи рук и не используя пресс? Иван думал. Левая рука измочалена двумя пулями, правая – одной, но справа осколки в боку. Иван прислушался к себе: какая из ран болит сильнее? Один черт! Надо пробовать!

Он попытался перевернуться на левый бок, вышло это с трудом. Ивана прилично присыпало землей от разрывов. Больно! Иван закусил губу, стараясь утопить перебитую левую руку поглубже в рыхлый песок, сучил ногами, пробовал прижать колени к груди. Стылая спина не гнулась. В глазах темно. Он дождался, пока боль утихнет, пока вернется способность соображать. Нет, это не в глазах темно, это вечерние сумерки. Через несколько минут Иван уперся лбом в землю, перевернулся и подсунул левое колено под себя, поставил ногу на стопу и… Толчком встал, балансируя, стараясь распределить боль в животе на обе ноги. Кровотечение возобновилось. Кровь потекла по бедрам в берцы. Надо поспешить. Иван оглянулся, увидел опорник хохлов. Первый, захваченный утром. Искореженные снарядами траншеи. Наши – дальше. «До моего НП метров сто двадцать. Не дойду!» Он шагнул и пошел, слабея с каждым шагом. Девять шагов! Испарина на лбу, которую не утереть.

– Стой, кто идет?!

Иван завертел головой: откуда кричат? Крик на русском. Свои?

– Стой, стрелять буду!

Иван захрипел в сторону темнеющего входа в блиндаж. Два наката бревен поперек траншеи, вот и весь блиндаж. Слова не шли из пересохшего рта. Иван сипло выдохнул и прошептал:

– С-с-с-с-вои-и…

– Кто свои? Позывной?

– Саноса, ты?

– Ваня? Живой!

Иван, подавшись вперед, чуть не упал в окоп:

– Да!

Споткнулся о тело убитого. В вечерней тени не понять, наш или украинец, но падать нельзя! И Иван устоял. Обошел покойника.

– Иван! Ты сам как-нибудь, а? – попросил Заноза.

Иван не ответил. Лицо оператора антидронового ружья белело в темноте блиндажа.

– Мы раненые тут все, неходячие, – сказал Заноза.

Вход в блиндаж загораживали два мертвеца, сложенные друг на друга.

– Обезбол есть? – шепотом спросил Иван, переступая через убитых, и оказался внутри.

Три пары обутых в берцы ног торчали из темноты, шевелились. Живы! Заноза сидел у входа, привалившись спиной к бревенчатой стенке. Обе его ноги выше колен были перехвачены жгутами, бинты поверх штанов почернели от крови. Бледный, как смерть, Заноза баюкал автомат:

– Нету!

– Найди обезбол в моей аптечке. Я не могу, – попросил Иван, усаживаясь поудобнее.

Ноги опять тяжелые. Иван закрыл глаза. Почувствовал копошение у себя на поясе – Заноза рылся в аптечке Ивана. Потом в бедро впился шприц.

– Ты, если можешь идти, уходи. – В словах Занозы прозвучала неясная горечь.

– Не дойду.

– Если у тебя только руки, дойдешь.

– У меня живот. – Иван обнаружил, что сидит в луже собственной крови.

– Мы хохлов ждем, – хриплый незнакомый голос из темноты.

Иван присмотрелся. На Занозе не было бронежилета. А в левой ладони товарищ зажал гранату. Кольцо на месте.

Заноза покосился на висящие, как плети, руки Ивана:

– Когда придут, ты меня грудью накрой. Вместе подорвемся.

– Вместе, – согласился Иван.

Он видел стрелки на циферблате Занозы, выходило, что провалялся в лесу девять часов. Вот и вышел к своим. А толку? Все равно помирать. Промедол начал действовать.

– Аляска – сука, – вспомнил командира полка ближайший раненый, – загнал нас в ловушку.

– С коптера не видна глубина окопов, – возразил второй, – он мог не знать.

– Не жалко им нашего брата, – застонал третий.

– Это – преступление… – у первого раненого перехватывало дыхание, в горле у него что-то булькало, но он продолжил. – Нашего первого комбата помните, как убило? То же самое было. Атака на неподавленный опорник. Все ж слышали в эфире, как комбат, царствие ему небесное, Аляску трехэтажным обкладывал.

– Но комбат пошел… – не согласился второй, – и подвиг свой совершил, пацанов не бросил, спас.

Иван боролся с ускользающим сознанием. Потряс головой и на всякий случай уточнил:

– Меня слышно?

– Да, братан, – откликнулся третий, который лежал в самом дальнем углу.

Иван не видел их лиц, не узнавал голосов, хотя первого вроде должен знать, ведь Иван тоже был под Васильевкой.

– Мы все – человеки… А человек ошибается. Разница лишь в том, кто сколько на себя берет.

Иван умолк. Ему никто не возражал, и потому он продолжил:

– И цена ошибки у всех разная. Снайпер ошибся – одна цена, взводный ошибся – другая.

– И цена ошибки – жизни, – перебил второй.

– Нашшши шизни, – прошипел третий.

– Аляска – кэп, он берет на себя много, всех нас. И цена