Прямой наводкой по ангелу - Канта Ибрагимов

Заметила Роза, как при виде ее лицо деверя исказилось, мрачной тенью покрылось; и чтобы при посторонних не распространяться, она сходу выпалила:

— Передай брату, чтоб скрипку вернул.

— Что?! — возмутился Туаев.

— Мы настоящие мужчины, и всякой музыкой, тем более какими-то скрипками не занимаемся, — и, усмехаясь, — да и не знаем, что это и не хотим знать.

— То, что культура вас обошла, — мне давно ведомо, — пытаясь сохранить твердость голоса, продолжала она.

— Однако, ты передай, что я прошу вернуть скрипку, и срочно.

— Да ты совсем обалдела? — подошел он вплотную и пальцем тыкая в нос.

— А ну, пошла вон! Не будь ты женщиной…

— Я не просто женщина, — перебила она деверя, — я еще числюсь твоей снохой.

— Чего? Какая ты сноха?! Пособница боевиков!

— И самое больное.

— Мало тебе русские зубы выбили, надо было язык вырвать и еще кое-что, — при этом он сделал недвусмысленный непристойный жест.

— Пошла вон, и чтобы ни твоего духа, ни твоей вшивой родни здесь не было.

Позже, вспоминая все это, она все время удивлялась, как не выцарапала ему глаза. Просто Бог дал ей в тот момент самообладание, как-никак еще сноха. Однако, от своего не отступила:

— Вы знаете, где я живу, где работаю — скрипку срочно верните, а заодно пусть твой брат разведется со мной.

— Мой брат не нужен! — замахал руками Туаев. — И в прошлый раз я этот обряд свершил, и сейчас обязан, просто руки до тебя не доходили. Так вот, — он что-то религиозное, якобы на арабском, проболтал, будто знал смысл, и далее, — с этой минуты, вот два свидетеля, хъю йитна[20].

Вот и вся процедура, и никакой ответственности, тем более обязательств… По правде, этого момента она давно ждала, и уходя со двора уже бывшего мужа, она не от развода плакала, а от жизни своей, и от того, что ей вслед кричал Туаев. От слез дороги не видела, брела наугад, пока не уткнулась в чье-то плечо. Старик-сосед, рядом у открытой калитки его сгорбленная жена, во дворе их дочь, ровесница Розы: все встревожены, недовольны, видать, кое-что услышали, кое-что и так поняли.

— Что, небось обожрались Туаевы греховным дерьмом, окончательно ум потеряли? — громогласно сказал старик.

— Гм, нашли кому поручить город восстанавливать! Это Москва специально сделала, чтоб здесь бардак не прекращался… А ну, пошли, — схватил он руку Розы, — я заставлю его извиниться перед тобой.

— Да ты что! — спохватилась жена старика.

— У них ни культуры, ни совести нет. Кто стар, кто млад — не знают, и все, кто с оружием, будь то русский, иль чеченец, с ними в ладах. Закидают ночью нас гранатами — и виновных не будет… Лучше в дом зайдем, чай попьем, поговорим маленько.

Успокоилась было Роза у соседей. Да по пути домой зашла на базар еду купить; тут случайно встретила другую соседку.

— Ненормальная ты, Роза, — тараторит ей торговка.

— Гута такой молодец! На нашу улицу свет, газ, воду подал. А дорога? В городе такой нет. Ну и что, что у него русская жена в Москве? Да хоть десять. За такого мужика зубами надо держаться… Аа-й, у тебя-то их нет, и ума тоже.

С гнетущим настроением уже к вечеру возвращалась Роза домой, и лишь подошла к подъезду, как лицо ее радостно расплылось, сердце растаяло: сверху, словно по всему городу и миру, лилась мягкая, задушевная мелодия Мальчика.

— Роза, Роза, — прямо с порога она попала в объятия бабушки, — наш славный Мальчик — вундеркинд! Он стал сам сочинять музыку! Ты слышишь, Роза?!

После ужина бабушка не позволила включить телевизор.

— Нам надо еще маленько поработать, — перед ней лежал листок, расчерченный под ноты.

— Как говорили древние мудрецы: незаписанная мысль — потерянный клад. А эта композиция — буквально из уст младенца, она захватывает и воодушевляет. Действительно, будто гимн возрождающейся жизни. Любой музыкант мечтает стать и композитором. Но это от Бога. Сама я всю жизнь мечтала, не смогла. А вот с помощью Мальчика, под конец жизни, стала соавтором.

— Вам рано о «конце» думать, — возразила Роза.

— Ой, да брось ты, — махнула бабушка рукой.

— Я так счастлива. Я знала, что наш Мальчик это сможет. В нем божество, в нем дар! — и поглаживая его кудряшки:

— Как мы эту композицию назовем?

Задумавшись, он надолго мечтательно глянул в окно на сумеречный небосвод, и тихо, словно боялся вспугнуть, прошептал баском:

— Новый «Детский мил»!