Женщины - Кристин Ханна

утишало бурю, что готова была в любой момент подняться внутри нее. Вишневые деревья вдоль дороги стояли в розовом цвету. Этель была права, когда однажды сказала, что верховая езда дарит чувство покоя.

Фрэнки полюбила зеленые поля, черные конные изгороди, деревья, которые каждый сезон выглядели по-новому. Сейчас на каждой ветке розовели маленькие цветы в обрамлении яркой зелени листьев. Но больше всего Фрэнки полюбила лошадей. Этель и в этом оказалась права. Верховая езда целительна — почти как дружба.

Она пролезла между перекладинами изгороди и направилась в конюшню. В густом белесом тумане она едва различала свои ботинки.

В конюшне пахло навозом, свежим сеном и зерном, которое хранилось в больших металлических бочках. Лошади заржали при появлении Фрэнки.

Она остановилась у последнего стойла с левой стороны и открыла задвижку. Из стойла выступила Серебрянка, фыркая и вытягивая губы в ожидании угощения.

— Привет, девочка, — сказала Фрэнки, протягивая руку в перчатке.

Ела Серебрянка неаккуратно, зерно больше рассыпалось по полу, чем попадало в рот. Фрэнки вывела кобылу из конюшни, быстро оседлала, а затем, прижав колено к животу лошади, затянула подпругу.

Вскоре Фрэнки и Серебрянка были на тропе и галопом пустились сквозь туманную завесу. Почувствовав, что лошадь устала, Фрэнки перешла на рысь, а затем и на шаг. Домой они возвращались спокойной иноходью.

В конюшне Фрэнки накормила и напоила других лошадей и завела Серебрянку в стойло, а затем направилась в свой маленький домик. Утреннее солнце заливало сиянием зеленеющие поля. Слева располагался хозяйский дом, где жили Этель с отцом, — покатая крыша, большое, гостеприимное крыльцо и беленые деревянные стены. Справа от дома стоял небольшой сарай, в котором раньше жили рабочие. За последние полтора года сарай превратился в небольшой двухкомнатный коттедж, там и поселились Фрэнки и Барб. Все трое подруг научились сносить стены, возводить новые, меняя планировку, устанавливать сантехнику, красить. Они часами бродили по барахолкам, превращая чужой хлам в собственные сокровища. Вечерами собирались у закопченного камина и подолгу болтали. Темы для разговоров у них никогда не заканчивались.

Преодолев несколько ступенек, Фрэнки поднялась в их единственную ванную, приняла душ и переоделась.

Она вышла на работу еще до того, как Барб встала с постели.

В конце двенадцатичасовой смены в операционной Фрэнки попрощалась с коллегами и села в машину — старенький «форд фалкон», который они делили с Барб. По дороге из города она слушала кассету Джона Денвера и подпевала.

Она подъехала к пивной, где подрабатывала Барб, и припарковалась между старыми фургонами постоянных клиентов, которые любили приезжать именно в это время. К дощатой стене был прислонен велосипед Барб.

Внутри было темно и пахло плесенью, пол был усыпан опилками, бархатные стулья до блеска стерлись за сто лет обслуживания постоянных клиентов.

Барб работала здесь последние несколько месяцев и надолго задерживаться не собиралась. По крайней мере, так она говорила. Скоро она подыщет что-нибудь получше, поближе к городу, где чаевые будут посолиднее. Но эта пивная была недалеко от фермы, и работа там оставляла Барб время на все ее общественно-политические дела.

Барб стояла за барной стойкой, через плечо перекинута мокрая тряпка, на голове красно-бело-голубая повязка. Огромные золотые кольца в ушах поблескивали на свету.

Фрэнки устроилась на табурете.

— Привет работягам.

— Джед! Я на перерыв, — крикнула Барб.

Через минуту ее босс Джед вышел из подсобки и заменил ее.

Барб захватила две ледяные бутылки пива и направилась к Фрэнки. Летом в заведении станут подавать барбекю на красных пластиковых тарелках, но только когда потеплеет.

Фрэнки открыла бутылку, сделала большой глоток и, опершись на стол, вытянула ноги. Глядя на Барб, она нахмурилась.

— Что такое?

— Ты что, теперь мысли читаешь?

— Уже давно, Барбара. Так в чем дело?

— Черт, я думала, будет легче. — Барб вздохнула. — Я могу кое о чем тебя попросить?

— Конечно. О чем угодно.

— Это ради всех них, — сказала Барб. — Ради Финли, Джейми, Рая. Ради всех погибших.

Фрэнки вздрогнула. Эти имена в их разговорах почти не звучали. Барб и Этель считали, что Фрэнки еще не готова, а такие разговоры только снова вгонят ее в отчаяние, и они были правы. Иногда она просыпалась и тянулась к Раю, на мгновение забыв, что его больше нет.

— На следующей неделе ВВПВ устраивает марш в Вашингтоне. Партизанский театр, так они говорят.

«Ветераны Вьетнама против войны».

— Ты же знаешь, это не для меня. Ты уже спрашивала, — сказала Фрэнки. — Все эти марши не для меня.

— Но этот особенный. Поверь. Участвуем не только мы. Событие будет такого масштаба, что Никсону придется отреагировать. — Барб посмотрела на нее: — Поехали со мной.

— Барб, ты же знаешь, я стараюсь не думать о… обо всем этом.

— Знаю, и я это уважаю. Я помню, как трудно тебе пришлось, но, Фрэнки, они всё еще умирают в джунглях. Умирают за проигранную войну. И… ты же говорила мне делать что-то ради Уилла. Вот я и делаю.

— Так нечестно, ловишь меня на слове.

— Знаю, знаю, нечестно, но мы ведь с тобой те еще мечтатели, — сказала Барб. — Побеждены, но не сломлены. Мы все равно патриоты.

— Никто в этой стране больше не хочет быть патриотом, — возразила Фрэнки. — Я не могу пройтись по улице в армейской футболке, не рискуя быть оплеванной. Вся страна считает нас чудовищами. Но я не собираюсь оскорблять наших ребят.

— Протест — не оскорбление, Фрэнки. Мы не знали всей картины. Так давай же наберемся смелости и заявим о себе. Ведь мы ветераны. Разве наши голоса не должны быть слышны? Разве они не должны быть громче всех?

Барб вытащила из заднего кармана сложенную страницу журнала и положила на стол. Целая полоса в «Плейбое», посвященная «Ветеранам Вьетнама против войны». На фотографии — гроб, накрытый американским флагом. Заголовок гласил: «За последние десять лет во Вьетнаме было убито и ранено больше 335 тысяч наших ребят, и они продолжают умирать каждый день. Мы считаем, это того не стоит». А в нижнем углу: «Вступайте в наши ряды».

Фрэнки смотрела на текст. После того как общественность так явно выступила против войны, о числе погибших и раненых стали сообщать все чаще. Видеть эти цифры было нелегко. Столько убитых, столько тех, кого до сих пор продолжают отправлять в эту мясорубку.

Газеты перестали слепо писать то, что хотел Никсон. Журналистов допустили во Вьетнам, теперь они могли видеть все сами и писать правду. На этой неделе Вьетнамская народная армия захватила в плен целую группу солдат, среди которых была австралийская журналистка. Кейт Уэбб. Теперь до всех наконец дойдет, что женщины тоже были во Вьетнаме. Фрэнки глубоко