Третий Рейх. Война. Книга II. Кризис и крах - Олег Юрьевич Пленков

Абиссиния; 16 января 1943 г. — Ирак; 7 апреля 1943 г. — Боливия; 9 сентября 1943 г. — Иран; 13 октября 1943 г. — Италия; 27 ноября 1943 г. — Колумбия; 26 января 1944 г. — Либерия; 15 августа 1944 г. — Румыния; 8 сентября 1944 г. — Болгария; 21 сентября 1944 г. — Сан-Марино; 31 декабря 1944 г. — Венгрия; 2 февраля 1945 г. — Эквадор; 8 февраля 1945 г. — Парагвай; 12 февраля 1945 г. — Перу; 14 февраля 1945 г. — Чили; 15 февраля 1945 г. — Уругвай; 16 февраля 1945 г. — Венесуэла; 23 февраля 1945 г. — Турция; 24 февраля 1945 г. — Египет; 26 февраля 1945 г. — Сирия; 27 февраля 1945 г. — Ливан; 1 марта 1945 г. — Саудовская Аравия; 3 марта 1945 г. — Финляндия; 27 марта 1945 г. — Аргентина.

Перед таким количеством врагов ни одна армия в мире не смогла бы устоять, и следует особенно отметить высокие боевые качества немецкой армии и искусство ее командиров, — как это ни парадоксально звучит, — в завершающий период, когда немцы вели оборонительные бои. Значение этих достижений в продлении войны и настоящая цена их стала ясна только сейчас. Упорство солдат было тем более достойно удивления, что собственно в Германии вера в победу начала постепенно таять. Эти сомнения питала информация, исходившая от фронтовиков: о чудовищном численном и материальном превосходстве Красной армии, о ее значительно выросшем мастерстве и напоре[592]. Эти сведения соответствовали действительности: немецкие пехотные дивизии насчитывали от половины до трети штатного состава. В целом, к началу октября 1943 г. на Восточном фронте против 8400 советских танков было 700 немецких[593]. В летнюю кампанию 1944 г. немецкая армия готовилась к отражению беспримерных по силе ударов с Востока и Запада. В своих воспоминаниях соратник Наполеона генерал Максимилиан Фуа писал, что солдаты Наполеона шли к Ватерлоо «без страха и без надежды». Это выражение точно передает настроение большинства немецких офицеров в первые месяцы 1944 г. Солдаты были настроены более оптимистически, так как в тактическом отношении вермахт все еще превосходил любого из своих противников, и потому вера солдат в своих офицеров и в германскую боевую технику пока оставалась непоколебимой. Авторитет Гитлера также был велик: он по-прежнему вселял надежду на то, что сможет вывести страну из состояния агонии[594].

Бывший офицер вермахта Теодор Фритце, имевший некоторые контакты с Сопротивлением, вспоминал, что он не мог в конце 1943 г. сказать своим солдатам, что война проиграна. Единственное, что ему пришло в голову для объяснения и обоснования необходимости продолжать войну — это недопустимость выдачи женщин и детей на расправу «русскому». Если бы этот офицер начал обосновывать политическую необходимость войны, его бы высмеяли, но он затронул самую чувствительную струну, поскольку солдаты чувствовали себя брошенными, и единственное, что у них оставалось — это их родные и семьи, которые нужно защитить от «варваров». По Фритце, без этого важнейшего мотива, связанного с защитой Германии и Запада от «варварского большевизма», война в глазах солдат вермахта была бы простой бойней и серией преступлений ради имперских претензий, оказавшихся на поверку несостоятельными[595].

Среди рядовых были такие же настроения — солдат-мемуарист Ги Сайер отмечал, что после Белгорода его части пришлось вести арьергардные бои: «Начатое с опозданием отступление осенью 1943 г. стоило вермахту гораздо больше жизней, чем унесло наступление. Мы тысячами мерзли в ту осень в украинской степи, а сколько героев погибло в боях, так и не получив признания! Даже упрямцы, и те понимали, что неважно, с какой храбростью ты будешь сражаться и сколько русских убьешь. Ведь на следующий день появится еще столько же, а потом — еще и еще. Даже слепой видел, что русскими движет отчаянный героизм, и даже гибель миллионов соотечественников их не остановит. Было понятно, что при таких обстоятельствах выигрывает тот, кто обладает численным превосходством. Вот почему мы пали духом. И разве можно нас за это винить? Мы знали, что наверняка погибнем. Да, наша смерть позволит произвести переброску войск, послужит благой цели. Но мы не хотели умирать и принимались убивать всех без разбору, как бы в отместку за то, что ждало нас впереди. Умирая, мы понимали, что так и не смогли отомстить. А если выживали, то превращались в безумцев и уже не могли жить в мирное время». Сайер писал, что немецким солдатам их командиры твердили, что на Днепре все будет проще — в итоге «иваны» не смогут прорвать оборону, а вермахт возобновит наступление весной[596]. Но весна 1944 г. принесла совсем другой поворот событий…

Ожидаемого немцами летнего наступления вермахта не последовало — в наступление перешла Красная армия. Английский генерал и военный историк Джон Фуллер указывал, что если западные военачальники усвоили выдвинутую Наполеоном теорию нанесения удара по главным силам противника и продолжения сражения до уничтожения этих сил, то советская теория состояла в том, чтобы наносить удары до тех пор, пока не иссякнет собственный наступательный порыв, или же сопротивление противника не окрепнет настолько, что сделает продолжение наступления невыгодным. Тогда наступление немедленно прекращалось и начиналось на каком-нибудь другом фронте. Следовательно, советская тактическая цель, как правило, заключалась в том, чтобы истощить противника, а не уничтожить его, если только уничтожение не сулило обойтись дешево. Территория и протяженность фронта позволяли осуществлять такую тактику в Восточной Европе и, наоборот, ограничивали ее применение на Западе[597].

Такая советская тактика облегчалась и соотношением сил на Восточном фронте: если в середине 1943 г. немецкая сухопутная армия располагала 4,5 миллионами солдат, то через год их уже оставалось 4 миллиона, а к концу года — 3,6 миллиона. К середине 1944 г. немецкие войска насчитывали не более 2,2 миллиона солдат. В это время советские войска довольно часто прорывались в тылы противника крупными силами по той причине, что Восточный фронт всегда (и особенно с 1944 г.) был тонким. Как вспоминал немецкий военный летчик Ганс Ульрих Рудель, «часто целые участки между временными опорными пунктами лишь патрулировались. Сбив цепь опорных пунктов, враг углублялся в незащищенную зону. Обширность территории России была для нее самым надежным союзником. Неистощимые людские ресурсы русских позволяли им большими массами легко проникать в любую плохо защищенную местность»[598].

С другой стороны, именно в 1944 г. немецкое военное производство достигло пика — войска получали новое и более современное оружие: особенно хорош был новый пулемет МГ-42 и эффективное противотанковое оружие — «панцерфауст». Разумеется, решающим на войне является не оружие само по себе, а солдаты, но опытных и испытанных бойцов и командиров становилось все меньше, и от этого качество немецкой армии ухудшалось. В середине 1944 г. наблюдался некоторый рост немецких подвижных соединений: если за год до этого было 44 танковые дивизии, то теперь их стало 47