Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

– Рассказал бы ты нам, Юра, как там, в капитализме, жмут рабочего человека.

– Я этого не видел, – сказал я и увидел удивленные взгляды ребят. – Ну, правда не видел!

– Как это – не видел? – возмутился Кирилл. – Сам работал у станка и не видел?

– Может, ты не знаешь, как капиталист делает свое богатство? – спросил Коля.

Я молчал. Леонид, не замечая, что Кирилл делает ему какие-то знаки, продолжал:

– Да ты что, слепой, что ли? Там же все построено на том, что тысячи людей работают, обливаясь соленым потом, а богатства, которые они создают, неизвестно почему присваивает один человек – хозяин.

– Как это – неизвестно почему? В Германии, например, есть такой промышленник Крупп, – сказал я.

– Знаем, Альфред Крупп, – уточнил Кирилл.

– Немцы с его именем связывают всю историю могущества Германии, – сказал я, вспомнив, с каким уважением о династии Круппов говорил немецкий рабочий дядюшка Линнель, который учил меня токарному делу.

– Да, на пушках стояла марка Круппа, – согласился Леонид. – Но чьи руки делали эти пушки? Круппа, что ли? Вот же в чем соль.

– А меня в той жизни больше всего возмущает безработица! – заявил Коля. – В самой хваленой стране Америке – миллионы рабочих рук не имеют дела. Да если бы у нас в каком-нибудь самом занюханном городишке обнаружилось что-нибудь похожее, сразу сняли бы все руководство. Ты знаешь, что в нашей стране нет безработицы?

– Нет, не знаю, – ответил я.

– Вот это да! – воскликнул Коля. – Да ты – сплошная темнота!

Все засмеялись, а Кирилл сказал:

– Видно, нашему Юре всерьез надо мозги вправлять.

Ребята стали укладываться.

Я лежал с открытыми глазами и думал…

На первый взгляд, это было смешно, что ребята, которые дальше своего Ростова нигде не бывали, разъясняют мне, какая жизнь там, на Западе. Но я действительно никогда не задумывался над тем, что они мне сегодня говорили… Конечно, от всего этого легко отмахнуться с помощью волшебного словечка «пропаганда». Но я не мог заподозрить, что эти ребята занимаются пропагандой. Они – простые парни, я видел, как они работают и как живут. Интересно, есть ли среди них коммунисты? Нет, ни один из них даже намеком не походил на образ коммуниста, созданный в моем воображении мистером Гленом и другими учителями… Значит, я борец за освобождение этих ребят от ига коммунизма? Но пока я не заметил, чтобы они чувствовали себя порабощенными…

Все было не ясно. Впрочем, мало сказать – не ясно. Все было не так, как должно быть, если то, чему меня учили, считать правдой. «Просто я рано начал делать выводы, – подумал я. – Я еще очень мало знаю».

4

В воскресенье мы спали очень долго – досыта. Не вставали, нежились в постелях. Коля рассказывал свой сон:

– И, представьте мой ужас, я обнаруживаю, что Сонька моя жена и пилит меня, что я к ней невнимательный. Приснится же такая ересь!

– Человеку всегда снится про то, о чем он думает, – заметил Леонид.

– Дурила ты, – обиделся Коля. – Для того чтобы я женился на ней, нужно, чтобы земля наизнанку вывернулась. Она же сущая зануда – воспитывает всех напропалую.

– Между прочим, чего тебе, Коля, не хватает, так это воспитания, – сказал Кирилл. – А Соня из тебя, смотришь, человека бы сделала.

– Я и без того не собака, – отпарировал Коля.

В этот момент в комнату вошел Алексей. Он присел на мою кровать.

– Сейчас будет машина, в завкоме выхлопотал, поезжай искать свой дом, – сказал он. – Может, и знакомых найдешь.

Я начал торопливо одеваться.

Машину, которая имела сразу два прозвища – «газик» и «козел», – вел паренек лет двадцати.

– Зови меня Кузя, и вся музыка, – сказал он, когда мы знакомились.

Он уверенно гнал свой «газик» по уличкам и переулкам, чуть притормаживая на поворотах.

– Овражий переулок? Будет тебе Овражий переулок! – приговаривал он, продолжая петлять по городу.

Собираясь в Россию, я, конечно, не раз думал о том, что мне предстоит побывать на улице своего детства, а может быть, в родном доме. Эта мысль не выходила из головы с тех пор, как я приехал в Ростов. Я каждый день собирался туда пойти, потом откладывал и постепенно стал думать об этом спокойнее.

А теперь этого свидания с детством ничто уже не могло предотвратить. И я был рад этому. В конце концов, это нужно было и для дела. Но мне становилось все страшнее…

Никогда не забуду этого мгновения – машина делает крутой поворот и останавливается. Я смотрю прямо перед собой и чувствую, как сердце у меня сжимается, а затем бьется такими частыми толчками, что я невольно прижимаю руку к груди.

– Вот он, твой Овражий, будь он неладен! – слышу я словно издалека голос Кузи.

Мы остановились в начале улицы. Я видел ее всю, вплоть до взгорка, за которым угадывался Дон. Вон дом тети Лены. А справа – чуть наискосок – Пал Самсоныча. Все как было – даже скамеечка у забора. А впереди слева стоял мой дом, мой родной дом – точно такой, каким я его помнил. Не отрываясь, смотрел я на него… В какое-то мгновение мне вдруг почудилось, что я побегу сейчас домой, к маме, и она скажет; «Мой руки, сынок, будем обедать»… Я слышу голос Кузи:

– Чего плачешь-то?… Да брось ты протекать, ей-богу! – взмолился Кузя. – Скажи лучше, что делать?

Я попросил его оставить