Ангелы черные и белые - Улла Беркевич

путь арийского племенного отбора. Человечество ждет своего фюрера, борьба требует принятия решений, как о первом годе. — И тут человек, который раньше был господином Бутцем, упал, он лежал на полу, и судороги сотрясали его тело, пена била у него изо рта, а глаза закатились.

Магда помчалась на кухню, принесла воды, положила ему холодные примочки на лоб и на икры. Потом она ушла из комнаты, прихватив с собой Рейнгольда, а ночью разрешила ему спать на диване в их спальне.

Но Рейнгольд долго не мог уснуть, он все спрашивал себя, не потому ли отец тогда побил его, что Рахиль Нойман — еврейская девочка, и, если это так, можно ли тогда думать про других девочек и нельзя только про еврейских, и что именно в Рахили Нойман и есть еврей, и не нужна ли ей помощь, чтобы больше не быть евреем. И он поклялся себе помочь Рахили.

Впрочем, с этих пор он лишь изредка видел ее за окном эркера, а когда махал ей, она отступала в глубь комнаты. Может, ее родители запретили ей на него глядеть? А родители еврейских девочек — они что, еврейские родители? И если они еврейские родители, они, значит, плохие?

Рейнгольд часто ходил в церковь, там серьезный молодой капеллан дарил ему картинки с изображениями святых, на оборотных сторонах этих картинок была описана жизнь того или иного святого, и Рейнгольд мыслями уносился в эту жизнь, ему хотелось стать таким же, как кроткий святой Франциск или серьезный капеллан с умным лбом и спокойными глазами. Он хотел стать таким же, он восхищался им, боготворил его. В девять лет Рейнгольд возмечтал принести священнический обет, но капеллан сказал, что для этого ему пока слишком мало лет. А когда Рейнгольд, собравшись с духом, спросил у капеллана, что это такое говорят про евреев, капеллан ответил, что это — библейский народ — убийца, но больше говорить про евреев не пожелал.

Господин Бутц, который брал книги в больших и малых библиотеках, завешивал свою настольную лампу клетчатым полотенцем, а потом читал ночи напролет, начал приносить книги и для Рейнгольда. «Читай, парень, читай, приобретай знания, Карл Май много чего знал, и он тоже был против евреев».

Он принес Рейнгольду том Карла Мая, потом принес еще один том, и еще, и еще, и вскоре отпала необходимость завешивать лампу клетчатым носовым платком, потому что теперь и Рейнгольд читал ночи напролет, он больше не хотел стать таким, как серьезный молодой капеллан, и все реже проходил мимо окна Рахили Нойман. Но ее белизну и мягкость он так и не смог забыть.

Однажды воскресным утром Рейнгольд убежал из дома. На привокзальной площади шла большая драка. «Они хотят превратить Германию в русскую провинцию!» — закричал какой-то человек и втащил Рейнгольда в группу мужчин в коричневых рубашках. Но Рейнгольд собирался побывать у своей кузины, он вырвался и побежал дальше. Перед железнодорожным мостом сражались две группы. Одни кричали: «Бей фашистов!», и еще они кричали: «Рот фронт!», а другие кричали: «Германия проснись!» и еще: «Долой коммуняк!» На перилах моста балансировал небольшой человечек, который пытался перекричать всех, и Рейнгольд увидел, что это — господин Бутц, и услышал такие слова: «С чистым сердцем вставали мы на защиту отечества, чистыми руками немецкое войско вздымало свой меч. Если вас вдохновляет любовь к отечеству, если немецкая душа для вас превыше всего, подайте друг другу руки».

Летели камни, и никто его не слушал. А он все кричал. «Братья, — кричал он, — боритесь за царственную немецкую идею, покамест мы еще униженно лежим на земле, но мы уже отыскали корни своей силы, родовое сознание древних германцев, религию немецкого будущего!» И господин Бутц закачался на перилах и крикнул: «Кровь! Братья!» И еще он крикнул: «Кровь перельется через край!»

Вообще-то Рейнгольд собирался побывать у своей кузины. Он знал, что застанет ее в саду. Летом по воскресным дням она всегда гуляла там.

— Тебе чего? — сказала она, когда он пришел.

— Да ничего, — ответил он.

— Пойдешь со мной за ягодами? — спросила она, взяла свою корзинку и пошла впереди.

— Ты моя кузина, — сказал он, когда они пришли в ягодник. — Я хочу на это поглядеть.

— На что на это? — захихикала она.

А потом вовсе не сопротивлялась, когда он начал искать у нее и нашел, что в ней было особенного, не такого, как у него, и когда он своими руками пощупал все, что было можно пощупать.

— Мы можем так себя вести, — сказала она, — потому что мы с тобой родственники и пожениться нам все равно нельзя.

А пощупав все, он решил разглядеть все своими глазами. А разглядев, пошел домой.

Рейнгольду предстояло изучить и серьезные стороны жизни, поэтому в каникулы Генрих брал его с собой, когда ездил за город посещать те семейства, о которых должен был заботиться, а также в лечебницы и приюты, которые тоже числились за ним.

— У людей больше ничего нет, — частенько говаривал Генрих, — чести больше нет, гордости за свое отечество — тоже. Диво ли, что они выпрыгивают в окно, вешаются либо режут себе глотку.

В приют для повредившихся в уме и для трудно воспитуемых от трех лет до четырнадцати Генрих приходил раз в месяц. «Дом под покровом Божьим» стояло над входом, слева и справа от надписи преклоняли калена два медных ангела со сложенными крыльями, опущенной головой и закрытыми глазами, как те, что бывают на могилах. В передней под потолком еще висели с давно миновавшего карнавала три пожелтевшие бумажные гирлянды, когда Генрих с Рейнгольдом вошли, гирлянды колыхнулись на ветру. И еще там очень воняло. Густой воздух, пропитанный болезнями и нуждой, с каждым шагом его приходилось раздвигать! Сестры пролетали мимо будто совы, немые лица, замкнутые в чепцах, тени под глазами, поясница выпрямлена, а вместо ног под пятью юбками, верно, приделаны колеса.

Они прошли в трапезную. Рейнгольд схватил Генриха за руку: восемьдесят детей и ни одного окна, свет только от ламп, забранных решеткой, столы заляпанные, платья замызганные, тишина, слышно лишь, как скребут жестяные ложки по дну миски. «С полным ртом не разговаривают» — такая надпись висела на стене.

— А что они едят? — спросил Рейнгольд. — А им хватает?

— Они рано умрут, — ответил Генрих.

— А родители у них есть? — спросил Рейнгольд.

— Были, да умерли, — ответил Генрих и потащил Рейнгольда дальше. — Они погибли на войне, умерли от голода, замерзли, выпрыгнули в окно, чахоточные, пьяницы, убийцы.

Комната для мытья