Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

class="p1">Эти действия активно поддержал фактический глава гражданских «правых» И.А. Михайлов, прозванный эсерами за измену им и отстаивание интересов «реакции» «Ванькой-Каиным». Он во многом и стоял за ударами по легитимным народным представителям во власти «учредителям», изгнав их из правительства. Которому эсеры действительно могли помешать, чтобы самим не быть уничтоженными.

Кроме того, Михайлов стоял за экономической попыткой «удушения» КОМУЧа. Который в отличие от приостановивших ведение активных боевых операций сибиряков сражался на Волге. В какой степени происки Омска способствовали его последующей неудаче КОМУЧа на Волге? Это еще предстоит выяснить.

Кроме того, предложение убить И.А. Михайлова не было твердым решением Фомина и тем более эсеровского руководства. Если бы он реально хотел это сделать, то, вероятно, осуществил бы задуманное. Особенно при учете его связи с боевыми дружинами эсеров, поднятыми им против большевиков. Однако попыток покушений тогда и на Михайлова не было.

Кроме того, И. Михайлов стал одним из устроителей сентябрьского переворота 1918 г., нацеленного на полную зачистку правительства от эсеров. О чем будет рассказано ниже.

И, наконец, доказательств готовности Фомина совершить теракт его однопартийцы не предъявили. Заметим, что доверять стопроцентно Колосову, с которым в 1917 г. они отчаянно спорили по вопросам дальнейшего развития страны и были жесткими конкурентами на влияние в эсеровской партии по той же Енисейской губернии, не стоит. И у Колосова могли быть свои мотивы добавить «ложку дегтя» в описание действий своего более решительного и активного коллеги. Особенно в отстаивании в скором времени интересов Всероссийского парламента Собрания (о чем будет рассказано ниже) и боязнь ехать хлопотать за Нила Валерьяновича в Омск, ставший центром охоты на «учредиловцев».

По признанию Колосова, «В это время члены Учредительного Собрания организовывали съезд. Я не поехал ни в Екатеринбург, ни в Уфу, поскольку тяготел к самостоятельной деятельности, что заставляло меня иногда конфликтовать с партией, и не веря, что там что-нибудь выйдет. Не верил в это и Фомин, но у него было, очевидно, больше сознания, что в этот момент надо всем быть вместе, и он оказался там, где спасти могла только фанатическая вера»[82].

Да и смог ли бы Фомин пойти на теракт? Неизвестно. Причем он мог и отказаться от подобной мысли. К чему его могло сподвигнуть сближение с правыми против активизировавщихся большевиков и обсуждение создания с ними единого правительства.

И в завершение отметим, что стопроцентно воспоминаниям, нередко содержащим искажения и ошибки, доверять нельзя. Так, например, Колосов пишет о последующих событиях, что супруга Фомина Наталья, уехала в Омск из Красноярска к своему арестованному мужу[83]. По документам же колчаковской контрразведки она была с ним в момент его ареста в Челябинске[84].

Однако автор книги отнюдь не стремится любой ценой «отмазать» Фомина от возможного желания «убрать» И. А. Михайлова. Так, о склонности Нила Валерьяновича к совершению террактов свидетельствует В. Зензинов: «Фомин предлагал мне как члену ЦК партии эсеров, организовать с Дорой Каплан покушение на Ленина. Партия тогда отказалась»[85].

Переговоры о создании единой антисоветской власти

В условиях контрнаступления красных на Волге «учредиловцы» попытались договориться с правыми о единстве действий. С этой целью они провели челябинские (август и октябрь 1918 г.) и уфимское (сентябрь 1918 г.) государственные совещания.

Правые же желали подчинить КОМУЧ и заставить «учредиловцев» отказаться от претензий на власть. Но многочисленные члены «поволжского» Учредительного Собрания оказались «крепким орешком».

Тогда, видя свою неспособность покончить с КОМУЧем экономико-дипломатическим давлением, и не решаясь из-за наличия у него союзников-чехов напасть на него открыто, Омск решил удушить его «в дружеских объятиях». Он предложил создать ради антибольшевистской борьбы единую антисоветскую власть, выманив «учредиловцев» в Сибирь, где у них не было сил как на Волге.

Одной из причин «сдачи» своих позиций сибирскими «учредиловцами» могла быть договоренность их поволжских коллег с сибиряками на августовском Челябинском совещании. Достигнутая, несмотря на открыто демонстрируемую левым враждебность кадетовю Так, один из их лидеров, В. Н. Пепеляев, отказался даже фотографироваться с ними на память. А когда на совещании эсеры назвали его «товарищем», то ударил кулаком по столу, крикнув: «Покорнейше прошу по моему адресу подобных выражений не употреблять!»[86]

Однако диалог начался и стороны прекратили «холодную войну». Что стало отправной точкой для продолжения переговоров о создании единой власти в Уфе.

Уфимское совещание. «Земельные» разногласия

Диалог шел трудно. Особенно непростым моментом был закон о земле, принятый Учредительным Собранием 5 января 1918 г. Эсеры увещевали сибиряков признать его, «немедленно возобновив работы земельных учреждений, которые должны регулировать до созыва Учредительного Собрания трудовое землепользование на началах максимального использования земельной площади и уравнительности…»[87].

Тут правых неожиданно поддержал Фомин, заявив, что он «принципиально не разделяет положения о земле Учредительного Собрания 5 января…» Тем самым он поддержал «учредиловца» Л.А. Кроля, заявившего, что в случае принятия «учредиловского» земельного закона «кадеты не войдут в Правительство[88].

Заметим: левые отстаивали переход земли к крестьянам, правые же противились этому. И Фомин своей реакцией фактически поддержал крупных землевладельцев и ослабил позиции эсеров.

Острота обсуждения была такой, что казалось, договориться не удастся. Чтобы преодолеть разногласия, «учредиловец» Гендельман предлагал компромисс – «истолковать, что собственность отменена, а земля до решения Учредительного Собрания останется у фактических владельцев». То есть обрабатывающих ее «самозахватчиков»[89]. Одновременно сделали «реверанс» крупным землевладельцам, указав: «принимаются меры… к расширению трудового землепользования».

Это дало основания историку Мельгунову утверждать, что «за законом 5 января эсеры согласились признать лишь характер декларации»[90].

Однако сами они так не считали, рассчитывая переголосовать по данному закону в заново созванном Учредительном Собрании. Впрочем, в идеологическом плане от данного шага выиграли «правые». Так, большевики от постулата «землю – крестьянам» не отказались, разлекламировав действия эсеров «предательством».

Разочарование в социалистах-революционерах усилилось уже летом 1918 г., когда на территории КОМУЧ вместо обещанной земли начались мобилизации и появиились карательные отряды за погромленные помещичьи усадьбы.

И настроения крестьян качнулись в сторону красных, изгнавших в октябре КОМУЧ с Волги. Которым после его владычества КОМУЧа они дали немало добровольцев.

Такова во многом была цена очень хрупкой договоренности о создании единой власти, грозившей развалиться при малейших трениях сторон. Поскольку речь шла о компромиссе, такое решение не могло никого по-настоящему устроить. Тем более, что «учредиловцы» снова продемонстрировали слабость отсутствием единства по основным вопросам.

В первую очередь уступки эсеров произошли из-за стремления представителей КОМУЧ официально закрепить за собой статус «Всероссийского Учредительного Собрания», хотя они были лишь группой его депутатов. Они стремились любой