От Особой группы до легендарного Смерша. 1941—1946 - Николай Николаевич Лузан

Матвеев снова и снова перечитывал их показания, и в его голове все отчетливее вырисовывался замысел будущей операции. Ключевую роль в ней он отводил Беспалову и Мустафаеву. Еще раз, взвесив все за и против, Матвеев утвердился в своем мнении, снял трубку телефона и доложил Виткову.

Генерал внимательно выслушал и охладил его пыл:

– Не пори горячки, Александр Иванович! Остынь!

– Так время же уходит, Григорий Иванович! Сбегут же, гады! – горячился Матвеев.

– Саша, я же сказал: остынь! Дальше виселицы не убегут! День-два ничего не решают.

– Для нас, да. А для Беспалова и Мустафаева имеет значение каждый час. Он работает против них.

– Вот только не сгущай краски. Сейчас не 41, а 45 год и бардака у фрицев хватает. Беспалов и Мустафаев как-нибудь да отбрешутся. А вот с Власовым – этой гнидой, раньше времени прокукарекаешь наверх, потом сам не рад будешь. Тут, Саша, с кондачка решать нельзя, – предостерег Витков и заключил: – Сделаем так, я доложу твои соображения наверх, генералу Вадису. Как он решит, так и будет.

– Григорий Иванович, так может, я предварительно переговорю с майором Михайловым? Он на таких делах собаку съел, – предложил Матвеев.

– А ты его хорошо знаешь?

– Вместе работали, когда готовили Отто для зафронтовой работы.

Витков задумался. В трубке монотонно журчал эфир. Матвеев теребил карандаш и с нетерпением ждал ответа. Он не хотел упускать уникальный шанс захватить предателя № 1, бывшего советского генерала Власова, и торопил события. Но многоопытный Витков не спешил с решением и, взвесив его последствия, приказал:

– Значит так, Александр Иванович, никакой самодеятельности! На Михайлова пока не выходи. А то как бы раньше времени волну не погнать. Беспалова и Мустафаева готовь к переброске за линию фронта. К работе с ними привлеки самых опытных сотрудников. Задача ясна?

– Так точно, товарищ генерал! – подтвердил Матвеев.

– Все материалы, полученные на Мустафаева и Беспалова, а также свои соображения по их оперативному использованию в отношении Власова и его своры немедленно доложи шифром лично на мое имя!

– Есть доложить шифром! – принял к исполнению Матвеев.

– Жду, не затягивай! – закончил разговор Витков.

Спустя два часа шифровка Матвеева в отношении Беспалова и Мустафаева и замысла операции по захвату предателя Власова поступила в отдел Смерш 8-й армии. Ее содержание развеяло последние сомнения Виткова. Он не стал медлить и по ВЧ-связи вышел с докладом на начальника Управления Смерш 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта Вадиса. Профессионал, прошедший все служебные ступеньки и находившийся на фронте с первого дня войны, тот с полуслова оценил важность полученной информации. Война с фашистами подходила к концу, и на первый план перед органами Смерш выходила задача по поиску и аресту военных преступников.

В тот же день по распоряжению Вадиса в отдел Смерш 47-й дивизии был направлен майор Владимир Михайлов. Один из самых опытных сотрудников Управления Смерш 1-го Белорусского фронта, он занимался подготовкой и проведением активных контрразведывательных и разведывательных мероприятий. Прибыв на место, Михайлов сразу же приступил к делу: выслушал доклад Матвеева, прочел показания Беспалова и Мустафаева, потом побеседовал с ними и пришел к заключению о возможном их использовании в операции по поиску главарей РОА. Свои соображения он доложил шифровкой Вадису. Тот изучил их и дал санкцию на вербовку Мустафаева и Беспалова. Ее провели Михайлов и Матвеевым вместе и затем продолжили подготовку теперь уже зафронтовых агентов Смерш к выполнению задания.

В ночь на 21 апреля Мустафаева и Беспалова, под легендой вырвавшихся из окружения советских войск, вывели в тыл противника через «окно» на линии фронта. Дальнейшую работу с ними предстояло вести Михайлову. Он возвратился в Управление Смерш фронта, чтобы готовить операцию по связи с агентами. Матвеев вместе с подчиненными продолжил фильтрационную работу с военнопленными и одновременно занимался систематизацией архива Главного управления имперской безопасности, захваченного в Целендорфе.

24 апреля ничем отличалось от предыдущих дней. Работа отдела Смерш по 47-й гвардейской стрелковой дивизии шла своим чередом. Время подошло к полудню, когда в кабинете Матвеева зазвонил телефон. Он отложил протокол допроса полковника Вайса, снял трубку и услышал голос дежурного по отделу:

– Товарищ майор, это капитан Волков. Разрешите доложить?

– Слушаю, слушаю тебя.

– Александр Иванович, тут такое дело…

– Ну, говори! Говори!

– Одна немочка просит ей помочь.

– Помочь? А что случилось?

– Она говорит, шо наши бойцы не дают ей прохода.

– Вот же кобели! – в сердцах произнес Матвеев и приказал: – Бойцов в комендатуру, а ее отправить к родителям!

– Александр Иванович, та дело в том, шо она не местная, из Берлина.

– И что? Мы контрразведка, а не пансионат для благородных девиц. Дай ей охрану и направь в комендатуру. Пусть там разбираются.

– Извините, Александр Иванович, но она просит, шоб ее принял начальник русского абвера.

– Чего, чего? Иван, ты ничего не напутал?

– Никак, нет, товарищ майор. Дамочка шпарит по-нашему не хуже нас, – оправдывался Волков.

«Русский абвер? Говорит по-русски? Любопытно! Очень даже любопытно?» – заинтересовался Матвеев и распорядился: – Ладно, проводи ее ко мне!

В коридоре раздался дробный стук каблучков. Дверь в кабинет Матвеева приоткрылась. В щель заглянул Волков и спросил:

– Александр Иванович, позвольте войти гражданке Лонге?

Матвеев махнул рукой. Волков отступил в сторону. Робко переступив через порог, в кабинет вошла девушка лет 20–22. Поздоровавшись на отменном русском языке, она представилась:

– Рената Лонге.

Матвеев кивнул и задержал взгляд на ней. Под тонким, облегающим плащом угадывалась точеная фигурка. Ее украшала горделиво вскинутая головка с тонкими чертами лица. На нем выделялись небесной голубизны глаза. Волосы пшеничного цвета топорщились задорным хохолком.

«Хороша! Ничего не скажешь! Можно понять наших бойцов, мимо такой не пройдешь», – признал в душе Матвеев.

Отпустив дежурного, он предложил Лонге сесть. Она опустилась на краешек стула и под его строгим взглядом нервно затеребила рукав плаща.

«Волнуешься? С чего это вдруг? Русский абвер? Откуда тебе это известно? Кто ты?» – размышлял Матвеев и обратился к Лонге.

– Так кто вас обидел, Рената?

– Господин майор! Господин майор, только не надо их наказывать! Они… они, – Лонге смешалась и потупила взгляд.

– Как так не наказывать? Это не допустимо! Виновные должны понести заслуженное наказание!

– Не надо! Не надо! Они ничего плохого не сделали! – воскликнула Лонге и всплеснула руками.

– Ладно, разберемся, – не стал настаивать Матвеев и поинтересовался: – А теперь, Рената, объясните, как вы – не местная жительница, оказались в прифронтовой полосе?

– Я… я бежала куда глаза глядят. Там невозможно оставаться! Там… – осеклась Лонге.

Она была столь искренняя и непосредственна в своих чувствах, что подозрения, возникшие было у Матвеева о ее возможной связи с абвером, развеялись. Перед ним находилась одна из множества безвинных жертв войны. Его больше интересовало другое – блестящее знание русского языка Лонге. Он смягчил тон и отметил:

– Рената, вашему знанию русского языка можно позавидовать. Вы что, жили в Советском Союзе?

Лонге встрепенулась, на лице появилась робкая улыбка, и призналась:

– Нет, в вашей стране я никогда не была, господин майор.

– Для вас я, Александр Иванович, – ушел от официального тона Матвеев и уточнил: – Рената, а где вы научились так хорошо говорить по-русски?

– На филологическом факультете Берлинского университета. Я еще знаю французский и понимаю английский. Мне языки как-то легко даются.

– Такое не каждому дано, это талант. А откуда у вас столь чистое произношение? Ему невозможно научиться в университете, – допытывался Матвеев.

– Этим я обязана нашим соседям. Они были русскими, из Санкт-Петербурга. Бедные, бедные, погибли во время бомбежки.

– М-да, война, к сожалению, не разбирает, кто прав, а кто виноват, – признал Матвеев и уточнил: – Так, значит вы из Берлина?

– Нет! Нет! Я там только училась, – лицо Лонге снова исказила гримаса, и она выплеснула весь тот ужас, что испытала несколько часов назад. – Там!.. В Берлине настоящий ад! Мертвые люди повсюду. Их никто не убирает! Это невозможно…

Голос Лонге сорвался, и на глазах навернулись слезы. Матвеев налил из графина воды в стакан и подал ей. Всхлипывая, она пила мелкими глотками. Он исподволь наблюдал за девушкой; в нем опять заговорил контрразведчик, и пытался понять, кто находится перед