Первая командировка - Василий Ардаматский

Теперь все мысли об Осипове. Только о нем...

Он вышел на Осипова внезапно, скорее, чем думал, и потому еще не подготовленный к этому как надо. Сейчас нужно было, взвесив все, выбрать точную дальнейшую тактику. Больше всего Самарин боялся допустить опасную торопливость. Но не менее опасно было и затянуть предварительные отношения, сделать обыденными, лишив их интереса для Осипова. Все это утро он тщательно обдумывал свое дальнейшее поведение с Осиповым.

В самый разгар работы раздался телефонный звонок. Магоне, черт бы его побрал!

— Господин Раух, умоляю вас, не откладывая, приехать ко мне! Подвернулось замечательное дело, и решать его надо немедленно! — говорил он возбужденно. — Если мы это упустим, будем рвать на себе волосы.

Самарин слушал его стиснув зубы — будь ты проклят со своими делами! Но сказал, что через час зайдет.

Вернувшись в комнату, подумал: «Всю эту коммерцию надо отбросить и полностью высвободиться для работы с Осиповым. И первое, что для этого надо сделать, — предоставить Магоне полную самостоятельность. Но как мотивировать?» И этот заданный себе вопрос мгновенно его отрезвил. «Как легко ты, любезный, зарываешься? Как можно отбросить коммерческие дела, когда они, и только они, оправдывают твою жизнь в Риге. Коммерция продолжает оставаться твоим тылом, и это плацдарм, с которого ты ведешь свой бой». Ведь и в глазах Осипова он должен достоверно выглядеть тем, кем он его знает, — немецким коммерсантом. Может, он и избрал его в собеседники, потому что считает его далеким от политики и всяких служб. Нет, нет, надо найти в себе силы и на Осипова, и на коммерческие дела. Точно торопясь немедленно покончить с ошибочной мыслью, Самарин оделся и отправился к Магоне...

Компаньон действительно натолкнулся на интересную сделку. Какой-то бывший латышский летчик, по фамилии Цукурс, с которым Магоне был давно знаком, теперь возглавлял составленный из латышей карательный отряд, подчиненный немецкой службе безопасности. Недавно отряд вернулся из Литвы, и Цукурс вывез оттуда музейную коллекцию.

Магоне развернул перед Самариным сверток с образцами товара. Это были три бесформенных куска янтаря, внутри которых окаменели различные насекомые.

— Цены этому нет, — объяснил Магоне. — Я помню, в старое время в ювелирном магазине такой товар продавался за бешеные деньги. Но Цукурс, кажется, цену товару не знает...

Самарин рассматривал на свет окаменевшего в янтаре муравья и вдруг стал думать о том, как тысячи лет назад полз муравей-бедолага по сосне, влип в смолу, и теперь его видят люди двадцатого века. Муравей так сохранился, что, казалось, он там, внутри янтаря, шевелится.

— Подобных штучек у него целый чемоданчик, — продолжал между тем Магоне. — И по-моему, не понимая, какая это ценность, он посоветоваться с кем-либо боится — это явно краденое. Меня встретил на улице, вцепился, как клещ. Бог, говорит, послал вас мне, потащил, в ресторан, угощал по-царски, а потом предложил товар. Но есть одна трудность: Цукурс хочет получить золотом, только золотом. Или любыми золотыми монетами, или золотыми вещами. Я спросил: если золотыми кольцами, сколько он хочет? Он ответил: десятка два. Я предложил десять. Он сказал, что подумает, и вот оставил у меня образцы.

— Надо посмотреть все, что у него есть, — сказал Самарин. — Может, все остальное — янтарный лом. Смотреть будем вместе.

— Да-да, конечно, надо посмотреть все! — согласился Магоне. — Но я боюсь, как бы он не отвернул в сторону. Ведь я ему ничего не сказал о вас.

— Так скажите. Или вы хотите действовать без меня?

— Нет-нет, что вы! — запротестовал Магоне.

— У вас есть золото или золотые кольца? — спросил Самарин,

— Только два кольца, — вздохнул Магоне. — Но кольца как раз добыть можно.