Тыл-фронт - Андрей Андреевич Головин

— Простите, товарищ генерал. У вас какое-то горе? — тихо спросил Рощин.

— Да, да, — почти беззвучно ответил Николаенко. Помолчав, он сказал: — Я отказал вам в просьбе. Нужно, товарищ Рощин, служить там, где приказали. — Генерал машинально встал и вышел из кабинета. Рощин с изумлением смотрел ему вслед.

— Езжайте дамой, — бросил вбежавший адъютант. — Николай Константинович расхворался, кажется серьезно.

— Что с ним? — спросил Рощин.

— Извещение сегодня получил. Сын-офицер пал смертью храбрых, на Волге. — Адъютант, схватив фуражку генерала, торопливо вышел.

Когда Рощин добрался до станции, на путях стоял товарно-пассажирский поезд Иркутск-Владивосток. В ресторане было людно: за столиками выстроилась очередь, у буфета собралась шумная толпа. Скользнув взглядом по залу, Рощин заметил в углу полупустой стол. С двух сторон за ним сидели старшина-моряк и какой-то мужчина в полувоенной старой форме. Захватив по дороге кем-то оставленный под стенкой стул, Рощин пробрался в угол.

— Разрешите составить компанию, — проговорил он, присаживаясь к столу.

— Пожалуйста, товарищ капитан, — с готовностью отозвался старшина, мельком взглянув на Рощина.

— Только долго ждать придется, — добавил второй.

Ничего, — ответил Рощин, стараясь прочесть написанное под тусклую копирку меню.

Между столиками изредка проплывали с невозмутимым спокойствием две пожилые официантки: обе полные с подкрашенными губами и подведенными бровями.

— Я, пожалуй, вам помогу, — предложил старшина. — Я уже отстрелялся, жду расчета, а за расчетом они не задерживаются.

Лицо старшины привлекло внимание Рощина. Узкий покатый лоб, из-под которого смотрели раскосые мутноватые глаза, слегка приплюснутый нос, смуглый цвет лица, сухая, несколько нескладная фигура моряка разочаровали Рощина. «Накой черт берут во флот таких?» — подумал он.

— А вы говорили: нас не вспомнят, — довольно резюмировал Рощин, когда у стола появилась официантка. — Вы, кажется, из Сабурово?

— Я? — несколько растерянно, как показалось Рощину, переспросила официантка.

— Рассчитайтесь со мной, — напомнил ей старшина.

— Шницель не будете ожидать? Или вам на поезд? — с готовностью осведомилась официантка.

— И не на поезд и ожидать не буду, — недовольно ответил моряк… — Надоело ждать.

— Капитана побыстрее обслужите, — вмешался в разговор второй.

— Сейчас, сейчас? Вы подождете минуточку? — обратилась она к старшине.

— Получите! — уже сердито подал тот деньги, не спрашивая, сколько с него положено.

— Мелочи у меня нет, — забеспокоилась официантка, извлекая из кармана вместо денег ключи. — Я сейчас разменяю в кассе.

— Я пройдусь с вами, — проговорил моряк, вставая. — До свиданья, товарищи.

— Всего! — кивнул головой Рощин. «Из-за мелочи полез в кутерьму», — подумал он, наблюдая за моряком. — А вам на поезд? — спросил Рощин оставшегося с ним мужчину.

— На поезд, — не спеша ответил тот. — Да я уже, как сказал матрос, тоже отстрелялся. А вам?

— На поезд!

— Попутчики, — отозвался мужчина. — Только я поеду в Кипарисово. Слыхали такую?

— Мне в Уссурийске пересадка, — пояснил Рощин.

В поезде Рощин дремал, в Уссурийске, выйдя из вагона, подождал, пока у кассы схлынет очередь, и направился к помощнику военного коменданта за отметкой.

В небольшой приемной коменданта за столом в стареньком полушубке сидел Любимов и что-то чертил на обрывке старой газеты.

Рощину показалось, что Любимов недоволен этой встречей. «Что он здесь делает? В гражданском костюме? — недоумевал он. Может, в отпуске?» Но сейчас же отбросил эту мысль.

— Наверное, думаете: что он здесь делает, почему не в форме? — словно прочел мысли Любимов. — На свидание приезжал.

— Не нужно… Вячеслав, кажется? Я немного догадываюсь о твоем свидании, — ответил Рощин, рассматривая исчерканный кусок газеты. На нем несколькими характерными штрихами было нарисовано лицо, Рощину оно было знакомо. Он его видел… и вдруг вспомнил: — Ожидаешь его или ищешь встречи? — спросил он, указывая на обрывок газеты.

— А ты его знаешь? — быстро взглянул на него Любимов.

— Видел, — вполголоса ответил Рощин.

— Где? Когда? — вплотную придвинулся к нему Любимов.

Его глаза поразили Рощина: они стали холодными цепкими. Рощин рассказал о встрече на вокзале со старшиной-моряком, о их разговоре с официанткой.

— Спасибо за помощь, — радостно воскликнул Любимов.

— Говорит, в кармане, кроме ключей, ничего не оказалось? Он пошел за мелочью? Теперь ясно! Понимаешь, неделю разыскиваем. Его успели предупредить. А второй с ним не этот был? — он быстро достал из кармана фотографию.

— Он! — узнал Рощин своего попутчика, хотя тот и был на фотографии в мундире офицера Казачьих войск. — Этим поездом в Кипарисово поехал…

— Когда на Владивосток ближайший поезд? — крикнул Любимов в окно дежурному коменданту.

— Только завтра!

— Передайте начальнику вокзала: немедленно дрезину.

* * *

Темнело. На берегу одиноко сидел мужчина с удочкой. Временами он привставал и вглядывался в поплавок.

— Еще бог страдальца несет, — недовольно пробубнил он, расслышав позади себя осторожный шорох.

— Не бойся, не помешаю, дядя, — отозвался подошедший.

— Конечно, уже ни черта не видно. Присаживайся. Покалякаем и вместе пойдем, — не оглядываясь, предложил рыбак.

— Здравия желаю, господин Жадов! — прошептал пришелец.

— Здравствуйте, черт бы вас побрал. Что так долго? Как прошли?

— Трудно, но весьма удачно. Японцы авиацию пустили для отвлечения. Сам даже удивляюсь — целую войну затеяли.

— Принесли все?

— Так точно.

— Через часок тронемся, — пояснил Жадов. — Пройдем ко мне. Эх, неделькой бы раньше вам прибыть! Проходил эшелон с боеприпасами. Пожалуй бы и сопка к небу подпрыгнула… Жрать охота.

Проходчик достал парусиновый плоский, сак, а из него — флягу со спиртом, сухую колбасу и японские галеты.

— На обратный путь хватит?

— Если прямо — хватит. Если с недельку следы путать — не хватит.

— Счастливо началось, удачно должно и кончиться. У меня еще ни разу не срывалось. Как Икари? Не вернулся?

— Ходят слухи, что сделал харакири.

— Вполне вероятно, — согласился Жадов. — Один черт — мертвым считается, раз попал в плен к коммунистам. Не слышно, Тураева возвратилась?

— Возвратилась, в доме генерала Кислицына.

— Везет… — грубо выругался Жадов. — Берегут ее. Очевидно, какую-нибудь новую пилюлю преподнесут самому главкому. — Он жадно глотнул спирт прямо из фляги и, задохнувшись, припал к поданной кружке с водой. — Значит, так. Пойдем метров на двадцать друг от друга. Если кто попадется навстречу и я скажу: доброй ночи, мил человек, — иди смело. Если скажу: здорово, дядя, — прячьтесь. Ну, а если что, крикну: ко мне! В поселке остановлюсь у ворот — заходите во двор. А пройду в ворота — проходите прямо по улице на станцию.

Прислушавшись, Жадов вышел на тропинку и направился к дому.

Поселок спал. Черные окна смотрели на пустынную улицу. Изредка лаяли собаки. Со станции доносились тоскливые, словно плачущие, гудки маневрового паровоза и полязгивание буферов.

Вот мы и добрались, — тихо проговорил Жадов, открывая незапертую дверь.

Проводив гостя на чердак, есаул при коптилке долго возился с минами, потом лег и