РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937 - Андрей Анатольевич Смирнов

к тому же и проводились лишь раз в год) серьезное значение стали придавать только с 1899 г. Да и после этого они не давали того, что могли бы дать, так как предшествующий этап тактической подготовки слушателя – решение тактических задач в классе – по-прежнему был слишком оторван от боевой действительности. В этих задачах не учитывалась не только инициатива противника, но даже и группировка его сил. На схемах противник обозначался лишь линией со стрелкой или не обозначался вообще!

Не лучше обстояли дела и с подготовкой на дополнительном (3-м) курсе академии офицеров Генерального штаба, то есть штабных работников. Известный фрондер, вечно стремившийся самоутвердиться обличением действительных и мнимых язв императорской армии А.А. Игнатьев отнюдь не преувеличивал, когда писал, что академия «на протяжении многих лет воспитывала генштабистов-теоретиков, терявшихся при первом соприкосновении с войсками»29. То же самое заявили и «все без исключения» участники опроса, проведенного в 1906 г. среди выпускников академии 1880–1903 гг.: характер обучения был таков, что офицеры Генерального штаба «имели одностороннюю теоретическую подготовку и не обладали достаточными практическими навыками для работы в боевой обстановке»30. Систематического обучения технике штабной работы в академии Генерального штаба (!) до 1911 г. не велось, и получаемые слушателями задания на подготовку штабной документации были малозаметны на фоне заданий на выполнение объемистых военно-исторических и военно-теоретических исследований.

Как верно подметил тот же Игнатьев (учившийся в академии в 1899–1902 гг.), такая система обучения штабистов «не воспитывала в них умение практически мыслить»; описанный им случай действительно выносит этой системе «приговор». Когда пяти или шести слушателям дополнительного курса дали задание «составить доклад начальника штаба корпуса, излагающий его первоначальные соображения, необходимые для составления приказа по корпусу», который сосредоточен в районе Тифлиса и должен овладеть крепостью Карс, все, кроме поручика графа Игнатьева, заполнили свои доклады и «данными о стратегическом значении Карса», и «малоизвестными […] подробностями о его укреплениях», и «историей перехода его из турецких рук в наши и обратно», и «соображениями об удобных позициях для подготовки штурма и даже об участках для предполагаемой атаки». А ведь «первоначальные соображения» могли и должны были касаться лишь выдвижения корпуса от Тифлиса к Карсу и характеристики двух пригодных для этого дорог!31 Фактически (как сформулировал уже в 1910-м академик выпуска 1900 года полковник Н.Н. Головин) академия готовила не военных деятелей, а военных ученых…

После Русско-японской войны необходимость приблизить обучение в академии к жизни была признана, но методика тактической и штабной подготовки в ней не менялась еще долго. «Веяния французской высшей военной школы, с ее прикладным методом преподавания, – свидетельствовал учившийся в академии в 1907–1910 гг. Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников, – с трудом прививались в Академии Генерального штаба и за время моего пребывания в ней широкого распространения не получили. Метод преподавания в основном был лекционный», а практические занятия на основных курсах, как и раньше, заключались, помимо одной полевой поездки в год, в сугубо академичном решении тактических задач в классе (с составлением необходимой боевой документации на дому) и не включали в себя военные игры (уже практиковавшиеся в германской армии). На дополнительном курсе «по-прежнему расширялся лишь тактический кругозор офицеров», а техника штабной работы стояла на третьем месте после исследований в области военной истории и теории военного искусства. В итоге, писал Шапошников, в области «практической подготовки» к службе в штабах «мы получили не очень много». Общую же оценку методики обучения этот академик выпуска 1910 года дал абсолютно ту же самую, что и выпускник 1902 года А.А. Игнатьев: «Академия Генерального штаба готовила больше теоретика, чем практика для службы в войсковых штабах»32…

Только с конца 1910 г. профессор полковник Н.Н. Головин при поддержке начальника академии генерал-лейтенанта Д.Г. Щербачева стал внедрять разработанный им на основе метода французской высшей военной школы «прикладной» метод обучения тактике (такую же методику применяли тогда и в Германии, Англии, Италии и США). Перенося центр тяжести обучения на «приложение знаний к частному случаю», на практические занятия, он был нацелен на ликвидацию главного недостатка выпускников академии – на «преодоление разрыва между умением научно мыслить и искусством командовать»33. Тактические задачи, решавшиеся в классе, перестали иметь готовое решение, и слушатель должен был исходить только из доведенных до него общей обстановки и задачи, поставленной его дивизии. А в 1911-м в учебный план включили, наконец, и курс «Служба Генерального штаба» (то есть систематический курс обучения технике штабной работы – также разработанный Головиным).

Однако академические интриги и инспирированные ими поиски в этой «младотурецкой революции» в преподавании «политической подкладки» уже в 1912–1914 г. привели к удалению из академии всех главных популяризаторов «прикладного метода» – Щербачева, генерал-майора Н.Л. Юнакова и самого Головина…

Что же до методики тактических занятий с офицерами в частях, то еще приказ по Военному ведомству № 27 от 28 января 1875 г. требовал проверять умение офицера принимать решения и управлять войсками в обстановке, приближенной к боевой, – на основе только что полученной вводной и в определенный промежуток времени. Однако построенные по соответствующей методике занятия в практику русской армии так и не вошли. Еще перед Русско-японской войной тактические занятия с офицерами в частях не только походили (заключаясь в решении в классе или на дому тактических задач, где не учитывались действия противника) не на бой, а на урок, но даже и как урок «сводились к отбыванию номера и даже к переписыванию из года в год одних и тех же тактических задач»34. А «решения тактических задач на плане, – подчеркивал в 1907 г. Генерального штаба капитан Н.А. Морозов, – в деле подготовки офицера не имеют большего значения, чем изучение букв, без складывания слогов, при обучении грамотности. Цель обучения офицера должна заключаться в выработке умения действовать и принимать решения в поле при различной обстановке, сообразно поставленной задаче и в связи с другими частями [выделено мной. – А.С.]; мы же приучаемся действовать в безвоздушном пространстве, без всякой обстановки, кроме местности плана […]»35. Впрочем, зачастую офицерам не давали даже задач и сводили занятия к… читке вслух уставов и инструкций!

После Русско-японской войны приказ 1875 года был, наконец, реализован в отношении командиров и штабов частей и соединений – с ними с 1906 г. стали проводить и военные игры и полевые поездки. Но с офицерскими тактическими занятиями в частях мало что изменилось. «Еще и до сих пор, – писал в 1912 г. капитан А.Л. Мариюшкин, – […] очень немного счастливых частей, где этот вопрос поставлен на должную высоту», где на занятиях вырабатывается «находчивость при бесконечно разнообразных положениях» (выделено мной. – А.С.)36. В артиллерии в