Древнерусская игра. Украшения строптивых - Арсений Миронов

«Не спи, покудова не скатишься со стула… Ждем друга, нужен глаз да глаз», — прозвенело в голове. Опять грибоедовщина! Я в ужасе замотал головой — и вдруг…

— Смотрите! — Я вздрогнул и выбросил вперед руку. — Что там?

— Не разберу… — пробормотал царь, напряженно вглядываясь туда, где хрипело и лязгало. — Лошади… всадники… какая-то кавалерия движется сюда! Видимо, битва закончилась!

И верно, прежний яростный шум приутих — теперь сквозь отдаленные стоны раненых слышен только слаженный грохот копыт. Неужели возвращаются мои дружинники — все в крови, с трофеями и пленниками?! Я вскочил на ноги — сорвал с головы шлем и во весь рост выпрямился на белокаменном крепостном забрале. Сейчас они приблизятся… я хочу первым увидеть лица моих победителей!

Я ошибся. Я никогда не увижу лица моих победителей — из темноты выдвигались унгунны. Их осталось почти мало — всего пятьдесят израненных, изможденных тварей на спотыкающихся жеребцах. Но — они выжили в этом аду. Я вздохнул: на нас двигался последний и, видимо, гвардейский бунчук витязей-угадаев. Исколотые стрелами собственных неловких соратников, сплошь обвешанные ржавыми обрывками рыболовных сетей, они горделиво держали злые головы в изрубленных черно-золотых шлемах. Мало у кого сохранились щиты — зато каждый поднимал в руке изогнутый клинок — темный от крови и выщербленный. Ах, ну конечно. В отличие от прочих военных каст Вельей Челюсти угадай прекрасно владеют сорочинской саблей…

Это судьба, джентльмены. Поганые победили: их оказалось слишком много. Даже мои хитроумные уловки не в силах остановить атакующий сварожий Восток: последняя когорта чудовищ приближалась медленно — но все-таки быстрее, чем поднимается солнце. Мы не успеем пустить в дело солнечные катапульты алыберов. Минут через десять недобитый бунчук Кумбал-хана окружит развалины крепости, где осталось всего двадцать два защитника: резервный десяток катафрактов, семеро арбалетчиков, десятник Дормиодонт Неро, воевода Гнетич, алыберский царь Саул и ваш покорный слуга. Нас раздавят быстро, читатель не успеет соскучиться.

— Слава Богу, — сухо расхохотался царь Леванид. — Настало время собственноручно поработать клинками.

Я смолчал. Его величеству не обязательно знать, что князь Лисей Вещий толком не обучен владеть средневековым мечом. Едва ли пригодятся отрывочные уроки фехтования на рапирах, преподанные мне папиным приятелем, веселым шотландцем Беннетом в интернате Нортоу-Эббихилл…

— На озере… там что-то белеет, — пробормотал зоркий алыберский властитель, вглядываясь в южный край вялосветлеющего неба.

— Туман, — безразлично вздохнул я. Мои близорукие глаза отказывались различать вдали что-либо — кроме черной, мутно мерцающей подвижной полосы, подползавшей поперек полуострова (уцелевшим унгуннам незачем тесниться в каре, теперь они могут атаковать широким фронтом, как обычно).

— Это не туман. — Царь Леванид покачал головой, — Это паруса. И немало парусов. Десять… Двенадцать… даже больше.

Я отвернулся. Бедный старик, видимо, сходит с ума от предчувствия скорой и ужасной кончины. Перед смертью узрел полчища белокрылых ангелов на горизонте? Или фрегаты марсианских эльфов? Может быть, заблудившийся флот Стеньки Разина?

— Тринадцать, четырнадцать… — продолжал считать венценосный старик. — Без малого двадцать небольших кораблей… Они приближаются.

— Вы думаете, этот неведомый флот спешит к нам на помощь? — хмыкнул я.

— Разве мы ждем помощи? — обернулся царь Леванид.

— Нет, — честно ответил я. — Помощи ждать не от кого.

— В таком случае это подкрепление от Чурилы. Свежие бунчуки на подмогу Кумбал-хану, — сказал алыбер.

Я пожал плечами. Боюсь, Кумбал-хан не нуждается в подкреплении. Впрочем… его израненный бунчук, кажется, снизил скорость… Точно: черные витязи остановились. Они разворачиваются! Господи, они… они уходят назад!

В нашем лагере восторженно зашумели. Вражеская цепь смешалась и поползла вспять. Ах, боже мой! Теперь я тоже вижу паруса! Все озеро в крошечных темных корабликах! Два десятка белых полотнищ у южного берега: неведомый флот держит курс на дальний конец полуострова, он заходит в тыл унгуннам!

— Что там? Что вы видите? — Я нетерпеливо схватил Леванида за бронзовый локоть.

— Какие-то люди прыгают с лодий на берег! — восхищенно прошептал алыберский царь. — Они вооружены! Они скачут прямо в воду и выбегают на песок, размахивая копьями… Нет, это не свежие силы от Чурилы! Это славяне! Я вижу широкие белые пояса, я вижу топоры!

— Паруса! Что изображено на парусах?! — простонал я.

— Странное изображение… — растерянно молвил царь. — Никак не пойму… Нечто вроде креста святого Андрея или александрийского гаммадиона, только изогнуто на славянский лад…

— Изогнуто? Вроде креста? — пробормотал я, поспешно перебирая в памяти все похожие магические символы славянства. Перуновы клещи? Китьи клыки старика Световита? Звездные снопы Стожара?

Пробный луч рассвета розовым ветром ударил с востока: даль мгновенно прояснилась, и я увидел…

На широких холстинных полотнищах, на нежно заалевших парусах неведомых лодий красовалась свастика. Не греческий гаммадион, не санскритский «солнечный костер» Будды и даже не венедский вырь-коловыверт. Свастика была бесхитростная и корявая — таких немало в полумрачных московских подъездах. Главное отличие подобных свастик — в их чарующей «неправильности»: крючья загнуты не в ту сторону.

— Тяжелый день, — вздохнул я саркастически. К нам приплыли фашисты. Наверное, я сплю? Может быть… скоро появятся ладьи под флагами ООН? Горынычи с опознавательными знаками НАТО на фюзеляжах?

В один день два иноземных вторжения — все-таки многовато, подумал я. Отхлебывая из бурдюка, я с неподдельным интересом следил за тем, как «фашисты» десантируются из лодий и агрессивно выбегают на берег. Этих парней совсем немало: несколько сот! Считайте сами: по тридцать славян-свастиконосцев на каждом двухмачтовом ушкуе…

Ну вот, началось: десантники с ходу атакуют несчастных унгуннов… Унгунны мечутся, рычат и рубят «фашистов» в кровавую капусту. Однако… согласитесь: даже если вы — могучий витязь-угадай, вам нелегко удержаться в седле, когда четыре ловких мужика одновременно пытаются отрубить вашему жеребцу ноги.

— Проклятие! Не дадут нам сегодня покрутить клинком собственноручно, — с досадой заметил царь Леванид. Потом хитро глянул сквозь прорези бронзовой личины, выдержал паузу и добавил: — Кажется, придется делиться боевой славой с неведомым флотоводцем…

— Это пожалуйста, — улыбнулся я. — Чего-чего, а боевой славы у нас теперь навалом.

Светлеет быстро. Вот уж видно, как остывает и дымится поле: движутся мутные глыбы коней с пустыми седлами, из низкого розоватого тумана торчат обломки копий — а вон жутковато чернеет колено согнутой мертвой ноги. Рядом в землю вонзена сорочинская сабля, на золотистой рукояти сидит сытая темная птица. Издалека, от неведомых лодий со свастиками на парусах, движется редкая цепь усталых человечьих фигурок — шагают через трупы, добивая раненых унгуннов, собирая трофеи. Да, это славяне — какой-то разношерстый сброд: крепкие парни в белых рубахах, сутулые метисы-полумохлюты с деревянными щитами на спинах, и рядом — самые настоящие ратники в кольчугах. Интересно, кто руководит этими босоногими десантниками?