Древнерусская игра. Много шума из никогда - Арсений Миронов

— Напрасно ты его кормишь, дядько Потык! Ведь коганый он, в личине ходил по починку…

— Ты б лучше о похлебке пеклась: уж больно жиденька вышла! Крупинка за крупинкой бегает с дубинкой, — в шутку гневаясь, проворчал бородатый хозяин. — Ох, Господи Боже, каждый день то же: полдень приходит — обедать пора! — посетовал он, поспешно приближая свою миску. Задумался на миг, коряво перекрестил тарелки растопыренным двуперстьем и — замолк, размеренно стуча в донце деревянной ложкой.

Данила не заметил, как прикончил свою долю — однако Потыка обогнать не удалось. Обсосав последнюю косточку, тот старательно вытер бороду кулачищем и смежил веки:

— Ох, жизнь тяжела. Погано мне донельзя: так от сытости ко сну и клонит! Ужас.

— Спасибо. — Данька склонил голову и отодвинул миску.

— Все полезно, что в рот полезло. — Потык, протянув длинную руку, сгрудил в кучу грязную посуду. — Бустенька, ангел мой, ступай ополосни плошки, а мы с гостюшкой потолкуем по-искреннему, по-богатырски.

Напрасно Данила приготовился к расспросам — под искренним разговором хозяин подразумевал всего лишь обращение к крепкому меду в особом горшочке с выцарапанным на боку крестиком. С первым глотком терпкого травяного запаха Данька безошибочно узнал первоклассный продукт с пасеки деда Пошуха — тот, что по гривне за братину.

— Так и есть: дедушкин подарочек, — подтвердил Потык, подливая. — Два дня тому заходил ко мне в гости, оставил черепок отведать. Нет меда лучше боярского да с пасеки дядьки Посуха — у него пчелы песни поют! Сам слыхал. Между первой и второй перерывчик небольшой. За встречку.

— За встречку, — промычал Данька, уже от края чарки отрывая губы. Сглотнул. Поморщился. Выдохнул: — Дед Посух — это старичок такой, в нахлобученной шапке?

— Он. Шапка и верно знаменитая — в такой, говорят, и коленям тепло. Ты его, никак, на ягоднике встретил? Он там обычно шныряет. Муравьям шляхи прокладывает да птицам дупла мастерит! Хе-хе.

— Строгий он, этот Посух. Меня наругал, — пожаловался Данька.

— Значит, поделом. Ну — за легкий парок! Эх, нет луковицы закусить.

— Я там с девкой одной гулял — вот Посух и осерчал. Держи луковицу, у меня заначено. Всегда ношу. С легким паром.

— Ух. Гриб да огурец в брюхе не жилец. Вон под лавкой возьми еще в кадушке — жаль, не успели просолиться. Никогда не успевают. За девку осерчал? Небывалое дело — он обычно поощряет, если девка хорошая.

— Вот я не уверен, что хорошая — в лесу ее встретил. Посух сказал: полуденица.

— Ха! Еще б не осерчать! Ну ты порхнул, не обдумавши. Пригрел змейку на свою шейку. Небось Блуду подцепил? Хотя… откуда бы ей в лесу взяться, она больше по посадам да по селам свирепствует.

— Не, не Блуда. Метанка.

— Ну, это еще ничего. Это ж медвянка-лихоманка! По мне, так и замуж брать — весь век медок пивать! Хе-хе! Наливай, не дрожи рукой. У нас так: глаза боятся, а рот радуется. Ну — за нашего брата, за добрых молодцев.

— Угу. Ух. Действует медок-то.

— Лечит. Слухай, ты мне расскажи про это, про изобретенье твое, а? Ну страсть как любопытно. Правда ли, что твоя антавентова стрела коганую броню насквозь проницает с трехсот шагов? Неужто? А верно ли, будто когань за это изобретенье тебя со свету сживала, кузню твою спалила? Якобы ты секрет свой кузнечный на медной табличке выковал да припрятал, а они за этой табличкой теперь день и ночь рыщут?

Данила тихо замер, отставив опустевшую чашу. Потык тоже замолк, хлопая ресницами — закусив вымазанный в меду ус.

— Не исключено, — проговорил Данька. — Скорее всего, так и было.

— Знаешь, давай-ка за тебя выпьем! — Михайло Потык хлопнул непросохшей чаркой по столу. — Я как услышал, что ты этакое страшное средство против хваленой коганой брони выдумал, сразу решил: найду молодца и сердечно медом напою — вдоволь, самым наилучшим! А ты и сам ко мне гостями — тут как тут. Молодец Данька!

Данила поежился на лавке и даже открыл рот, чтобы объясниться — но Потыка не остановить.

— Просто чудо как рад встрече! Не верится даже: сам Данька-коваль в гости забрел. Вот он медок — а вот и добрый роток! Ха-ха! Признаться… ведь я, грешник, поначалу поверил Бусте, будто ты от когани ко мне прислан. Будто со Свищем и Скарашем с утра только шептался, совет держал! Вот ведь дура девка — чего придумала! Врет, что блины печет — только шип стоит!

— Это правда, насчет Свища. — Данила сказал и испугался внезапной тишины. Даже слышно, как охнула в голос подслушивавшая под окном Бустя, — а Потык чуть не облился медом из занесенной чаши: бросил чарку о стол, словно обжегшись. Ух, мерзкая тишина, поморщился Данька. Даже обрадовался, когда за дверью послышалось хрюканье и сопенье вздымавшегося вверх по обрыву медведя.

— Потапушка… слышь, чего Данька врет? — Потык обернул обескураженное лицо к двери. — Дескать, он и впрямь со Свищем нынче завтракал да противу нас с тобой коварное умышлял! А Свищ-де его за своего поделыцика принял, во всем доверился как собрату!

Мокрый медведь замер на пороге, будто принюхиваясь к услышанному, — потом вперил в Даньку удивленный взгляд желтых глаз и почесал затылок.

— Неужто правда? — Михайло в замешательстве намотал обслюнявленный ус на палец. — Тогда… как же ты сумел Свища да Скараша с толку сбить, коли ты по рождению — дубрович? Ваше-то племя и в торговом ряду лгать не научено — не то что коганого каменошу обхитрить!

— Да вот удалось, как видишь! — быстро сказал Данька, зачем-то заглядывая в свою чарку. — У меня… заклинание одно было, волшебное снадобье. С его помощью и врать научился.

— Потап, стоять!!! — вдруг заорал Потык, бросаясь с места наперерез бурой туче, метнувшейся от порога к столу.

Данила вздрогнул: рядом жарко разверзлась клыкастая звериная пасть! Загребая по столу страшными лапами, медведь с ревом бросился на Даньку — но бородатый Михайло успел как раз вовремя: заслонил широкой спиной, упираясь толстым локтем в мохнатую шею зверя.

— Стоять, леший! Тихо! Шутка это была, пошутил наш Данька! — быстро проговорил он, судорожно нащупывая свободной рукой что-нибудь съедобное на столе; ухватил недоеденную луковицу, с лету обмакнул в мед и затолкнул в хрипящую пасть: — На-кось, Потапушка, полакомись немного! Закуси горе луковицей…

Медведь, ощутив в пасти лакомое, тихо застонал и обмяк. Потык осторожно развернул его мордой к выходу:

— Поди, ангел мой, в лесочек — собери нам малинки к ужину…

Ощущая, как стекает по ребрам холодный пот, Данила одним махом осушил остатки меда в чарке.

— Забыл тебя предупредить… — Михайло вернулся к столу, ободрительно похлопал по плечу: — Потапка никакого вранья на дух не выносит. За триста шагов лжеца пронюхает и враз норовит голову откусить. Молодость у него была тяжкая, с малолетства при прежних хозяевах вранья наслушался досыта. Вот разум и мутится теперь, чуть слово не по правде сказано. Я-то привык уже, а гостям, конечно, неудобно…