Золотое царство - Виктория Князева

Когда все спустились, Вертодуб, озираясь по сторонам, спросил:

— А логовище-то где?

— Леший его знает, — пожал плечами стрелок, — будем искать.

— Ну тогда ты, Андрейка, иди налево, ты, Витомысл, направо, а я прямо, — скомандовал Вертодуб.

— А чего искать? — не понял Витомысл. — Как оно хотя бы выглядит?

— Пещера, наверное, — неопределенно сказал Андрей, — или берлога какая-нибудь.

— Большая, — добавил Вертодуб. — Змей сам дюже велик, значит, и логово ему под стать должно быть.

— Хорошо. Кота тут оставим?

— Я с тобой пойду! — отозвался Баян, забыв про все обиды и прижавшись к ноге стрелка. — Я тут оставаться боюсь! Вдруг он меня скушает, а я еще не ужинал.

— Это было бы славно, — буркнул Андрей. — Ладно, пошли.

Молодцы разошлись в разные стороны. Кот деловито семенил за стрелком, ежесекундно рискуя получить сапогом по носу. Но сколько они ни бродили, кроме колючих кустов и папоротников, не увидели ничего.

Не более того повезло и Вертодубу с Витомыслом — оба без толку по блуждали по окрестностям и вернулись к тропе.

— Ну что, — спросил у них стрелок, — нашли чего?

— Не, — грустно ответил Витомысл, — ни малейшего намека на логово. Может, его тут и вовсе нет?

— А где, по-твоему, Турила змеев крошил?

— Мне почем знать, — огрызнулся Витомысл, — у него и спроси.

Все замолчали, со злостью глядя друг на друга. Притащиться в такую даль, и для того только, чтобы выяснить, что никакого логовища и в помине нет. Неожиданно выручил кот.

— А это что такое? — спросил он, показывая лапой куда-то вправо.

— Где? — не понял стрелок. — Чего ты там увидел?

— Да вон же! Вон, смотри! Экий ты непонятливый!

Андрей посмотрел, да так и ахнул. Всего в паре шагов от него в горе зияла дыра в три сажени высотой, незаметная ранее потому, что ее полностью скрывали бурные заросли дикой ежевики и репейника.

— Молодчина! — потрепал стрелок Баяна по загривку и осторожно подошел к темной дыре. Она и в самом деле оказалась входом в пещеру, а где-то в глубине горел костер.

— Ну чего, братцы? — спросил Витомысл внезапно севшим голосом. — Пойдем, что ли? Наваляем гаду ползучему по шеям?

— Не годится, — покачал Андрей головой, — надо его сюда на честный поединок зазывать, как наши предки завсегда делали.

— Точно, — кивнул более практичный Вертодуб, — ко всему прочему, тут с ним бороться посвободнее будет. Он-то в своей пещере все ходы и выходы знает небось. Давайте-ка и вправду его сюда позовем.

— Ну как знаете, — согласился Витомысл.

Вертодуб подошел к самому входу в логово, постоял,

подумал немного и вдруг заорал так, что с деревьев посыпались листья:

— Эй, змей! Выходи драться!

Ответа не последовало, слышно было только, как в логове кто-то громко вздохнул.

— Змей! — чуть потише закричал Вертодуб. — Выходи!

Снова никто не ответил.

— Змей, а змей, — почти умоляюще проговорил Вертодуб, — выходи, а?

— Вам кого? — послышался из пещеры приглушенный бас.

— Змея поганого! — воскликнул ободрившийся Вертодуб.

— Тут нет никого, — ответил голос после небольшого раздумья.

— А почему костер горит? — насторожился стрелок.

— Сейчас потушу…

— Ладно, хватит лясы точить, — сказал Вертодуб, — так его не выманишь, трусит, собака. Заходим, мужики.

И молодцы, обнажив клинки, один за другим вошли в пещеру. Стрелок тот и вовсе достал клинок, данный ему Межко, еще раз подивился искусной работе и смело зашагал вперед. Кот немного помялся у самого входа, подумал и решил, что лучше уж держаться со всеми вместе, чем оставаться одному. Вдруг змея и в самом деле нет дома?

Однако змей, как и следовало ожидать, оказался на месте. Он лежал, свернувшись калачиком, причем три его головы были заплетены в косичку и лежали тихо, еще восемь громко храпели, а бодрствовала только одна голова, которая, видимо, сторожила покой остальных.

Два зеленых глаза с ужасом уставились на вошедших:

— Вы кто?

— Богатыри! — гордо заявил стрелок.

— А зачем? — искренне испугался змей. — Чего вам от меня надобно?

— Морды тебе пришли бить!

— Не надо, — грустным голосом попросил змей, — морда — вещь дорогая.

— У тебя ж их двенадцать, — не выдержал расхрабрившийся кот, — чего жалеть?

— Ну и что, что двенадцать, — обиженно протянул змей, — неужто за это бить надобно?

— Ну допустим, не только за это, — степенно проговорил Вертодуб, — а за дела твои черные пришли мы тебя, змей, смерти предавать.

— Как смерти? — ужаснулся змей. — Не хочу! Зачем это?

— А ты зачем села пожег, ирод? — спросил в свою очередь стрелок.

— Леса погубил, — добавил кот, радуясь, что нашелся кто-то, к кому молодцы испытывают большую неприязнь, чем к нему самому, — озера высушил!

С озерами Баян перемудрил, однако поправлять кота Андрей не стал. Слишком много чести будет змею.

— Какие села, — перепугалось идолище поганое, — какие леса? Вы чего, мужики?

— Отпираться будешь? — повысил голос Вертодуб, — Не будет тебе пощады!

— Тише ты, тише, — умоляюще вскинул лапы змей и покосился на спящие головы, — не ровен час, разбудишь!

— Укусят? — пискнул кот, прячась за спину стрелка. — Живьем сожрут?

— Да нет же, — хмыкнул змей, — разговорами замучают. Мне одна радость осталась — посидеть ночью у костерка одному, пока эти охальники спят. А то целый день нет тебе покоя — кто поет, кто стихи вслух читает, кто анекдоты похабные рассказывает, а этот вообще, — змей показал на одну из голов, вплетенную в косичку, — с утра как приложится к жбану с пивом, да так до вечера и не оторвать его. А поутру все из-за него с похмелья маемся, даром что не пили.

— Ты почто Лыбедь сжег? — перебил Андрей, подступая к змею с кулаками.

— Какую лебедь, — пролепетал тот, пятясь, — отродясь не видал я никаких Лебедев! И не жрал никогда, потому как перья не перевариваю! А кому же охота животом трое суток мучиться!

— Значит, не признаешься? — зловеще проговорил Вертодуб. — Я, дескать, не я, и хата не моя?

— Хата? — не понял змей. — Это пещера, что ли? Почему не моя, как раз моя собственная, от матушки покойной досталась.

— Матушку твою, как я понимаю, Турила-богатырь погубил? — спросил молчавший до сих пор Витомысл.

— Турила, кто ж еще, — грустно кивнул змей, — только какой же он богатырь? Пришел к нам ввечеру ровно бы как тать да всем головы и поснимал, один я остался. Потому как по малолетству своему был до того ростом неказист, что схоронился вон в той щелке.