12 кресел - Алексей Валентинович Митрофанов

Кислярский. — И я решил тебя убить. Купил пальто за пятнадцать штук баксов, гранату за двести рублей, поел суши за двести баксов и пошел тебя взрывать. Девушку вот с собой взял.

— Не пугайте нас девушкой, — отрезал вождь. — У нас тоже кое-что есть. Я надеюсь, решение суда будет скорым и честным.

— Какого суда?! — возмутился Кислярский.

— Лондонского арбитражного во главе с судьей Гаджи Мухамедовым, который закатает тебя, дурака, лет на пятнадцать в марийские лагеря.

Кислярский побледнел. Он вдруг понял, что история нешуточная, что какой-то немыслимый разворот во время поедания суши может оказаться роковым. Иногда судьба человека определяется за считаные секунды. Казалось, прояви Кислярский хитрость, обратись к присутствующим журналистам, расскажи, как все было, и он бы смог выпутаться. Но его вдруг схватило и понесло в другую сторону.

— Ну, если так, дай-ка мне сюда гранату, я хоть душу отведу, взорву тебя с твоей шайкой к чертовой бабушке.

Кислярский сделал необыкновенный прыжок и вырвал гранату из лап одной из масок. Все на мгновение остолбенели — и маски тоже. Кислярский вырвал чеку и издал решительный клич, в который вложил остаток своих эмоций.

— Ебитская сила, — закричал он. Толпа в ужасе отшатнулась. Но взрыва не произошло. Кислярский подкинул раза три гранату в руке и заключил: — Муляж. Обманули. Железка с завода детских игрушек. Ха-ха. И здесь обман. Господа понятые, а господа понятые? Запишите в протоколе — дешевый обман, слюнтявка…

Тут маски опомнились и навалились на Кислярского. Ему заломили руки, отобрали гранату. Для верности еще ударили пару раз по печени. Потом начальник в гражданском сообразил, что вся история снималась, и решил отобрать кассеты у журналистов. Но было поздно. Во-первых, журналистов присутствовало очень много, во-вторых, народ они прыткий — почуяв неладное, быстро рассосались кто куда.

— Что ж, — подытожил вождь, когда Черногрязского олигарха и попавшуюся с ним девку маски посадили в автобус. — Заседание продолжается, господа депутаты. Председательствую по-прежнему я.

Сцену ареста Кислярского показали все телеканалы — слишком сильной оказалась картинка человека с гранатой. Даже западные каналы и те все показали. В газетах вспыхнула драчка — виноват Кислярский или его подставили. Все сразу стали обсуждать, зачем консерваторы идут в парламент и что они дадут народу. Фотографии Кислярского и вождя напечатали даже женские журналы. Эта истеричная кампания не стоила вождю и его партии ни копейки.

Но одного скандала, пусть даже шумного, явно было мало. Требовалась плодотворная политологическая идея. Мысль, которая бы жгла сердца. Темы бюджета, бедности и богатства, коррупции и борьбы с ней уже разобрали другие.

Укрепление государства и армии тоже уже оседлали. К тому же, эти сюжеты больше для мозгов, чем для сердца. Но вождь не стал бы вождем, если б не нашел свою нишу.

Он заговорил о женщинах, рождаемости, абортах, естественно, проституции.

Но говорить мало. Надо делать. И вождь решил сдать сперму на хранение в институт материнства и детства, предварительно, конечно, оповестив об этом прессу. Журналисты появились немедленно. Большее количество телекамер было замечено разве что на похоронах товарища Мао.

У входа в институт Семаго пожал десятки рук, обратился с короткой речью к партийным пикетчикам, развернувшим транспарант «Не допустим пустой траты драгоценного семени». Потом он облобызал медсестер, подарил коробку конфет врачам и щедро раздал партийную литературу.

После окончания пропагандистских мероприятий Семаго приступил к производству самого продукта, предназначенного для передачи институту. Медсестра завела его в темную комнату и дала пробирку.

— Возьмите, — сказала она, — когда все сделаете, позовете.

— Как позовете, а вы что, уходите? — воскликнул вождь.

— Конечно, — сконфузилась медсестра.

— А как же я один… Я в обычной жизни два часа кончить не могу, а здесь вообще… Мне нужна какая-то помощь.

— Нет уж, извините.

— Ну тогда принесите тазик. Я не попаду в пробирку.

— Тазик… Какой тазик?

— У меня много накопилось. Мне нужен тазик.

— Ну не знаю…

— Опять не знаю. Помочь человеку — не знаю, тазик — не знаю. Как вы работаете… Дети Горбачева. Ладно, идите. Чай мне принесите.

— Чай мы не делаем.

После последнего ответа вождь только посмотрел на нее, говорить он уже не хотел.

Темная комната была исключительно маленькой и отделялась тонкой картонной перегородкой от какой-то лаборатории. В лаборатории толпилась куча баб, которые вели между собой разговоры на бытовые темы: про хороший творог, про хороших и плохих детей, про дешевые колготки.

— Очень хороший творог мы берем в деревне, очень хороший, — рассказывал пожилой женский голос, — у тети Тони берем. Тетя Тоня молодец. Тридцать лет ее творог ем. Детей всех на нем вырастила. Тетя Тоня такая подвижная, быстрая, для ее возраста просто чудо. И творог отличный.

Беседы про подвижную тетю Тоню, которая тридцать лет торгует творогом, окончательно понизили тонус вождя. Он не выдержал и застучал по картонной стенке.

— Прекратите про творог, поговорите лучше про сметану. Может, это меня заведет.

Болтовня прекратилась. Сотрудницы в испуге замерли.

— Почему замолчали? — подал голос Вольфрамович. — Говорите… Скажите, какой я красивый, как вы меня любите. Причем все любите одновременно.

— Мы любим вас, — закричал кто-то смелый. Остальные засмеялись.

— Только не надо смеяться, — зашипел вождь. — Смех не способствует делу. Поласковей.

— Мы любим вас, — с душой защебетали лаборантки. — Вы такой умный мужчина…

— Ласковый, добрый, — добавляли другие голоса.

— Нежный…

— Правильно, нежный… — подхватил вождь. — Молодцы, девочки, хорошо. Еще… еще…

— Красивый, веселый, темпераментный…

— Да, темпераментный, — повторял он. — Хорошо… Очень хорошо.

— Сильный, умный.

— Умный уже было, — прокомментировал вождь. — Не надо повторяться.

— …Смелый.

— Да, смелый, — очень хорошо… Я действительно смелый. Я такой смелый. Просто фантастически смелый.

— А если мы вас выберем, — раздался голос из лаборатории, — вы нам пенсию повысите?

— Тьфу ты, — обломался вождь, — все испортила. Так неплохо шло. Кто просил? При чем тут пенсия?

— Тамара Ивановна, — закричали другие сотрудницы, — действительно, при чем тут пенсия? Человек же не на митинге. Он сперму сдает.

— Вам все равно, — кричала Тамара Ивановна в ответ, — вы молодые, а мне через год на пенсию. Тридцать пять лет работаю, а пенсия будет на бутылку молока с черным хлебом. А еще надо за квартиру платить и дочку хоть раз в год навестить. Ты же мне билет до Мурманска не оплатишь.

— Мамаша, я куплю вам билет до Мурманска и даже до Владивостока. Только не мешайте, — кричал Семаго.

— Раньше я и сама до Мурманска билет могла купить. При Брежневе… И зять мог. Он на флоте служил. Им хорошо платили. Куда хочешь летали. В Ленинград на субботу-воскресенье летали. Военным хорошо тогда платили. А теперь чего он может? Себя прокормить не может, не