Пародия - Коллектив авторов

И если за что-либо борется Мотеле,

Так только за русского языка.

Приложение второе

Конструксельвисты в пародиях

Вера ИНБЕР

Манон Леско и К°

Читатель, друг! От хохота не прыскай

И не свисти, пожалуйста, в кулак,

Я сделалась на днях конструксельвисткой

Не знаю как!

И в тот же день — подробности излишни,

Мне признаваться в этом нелегко —

Ко мне пришла подруга дней давнишних —

Манон Леско.

Она пришла ко мне и в нервной дрожи.

Переводя с большим усильем дух,

Сказала так:

«Что слышу я, о боже,

Мой милый друг!

Конструксельвизм! Неслыханные речи!

От них, ма шер, не будет вам житья.

Мы плакали над вами целый вечер —

Мой де Грие и я!»

Внимая жалобам многострадальной,

С достоинством, нисколько не спеша,

Я отвечала скромно и локально:

«Алеша-ша!

Или вы думали, что ежечасно

Я буду петь манто или авто?

Нет, я уже на это не согласна!

И ни за что!

Пусть конкуренты корчатся от злости,

Секрет сокрыт не в силе, не в уме,

А только лишь в ор-га-ни-зов-ан-ности!

By пониме?»

Манон Леско прослушала тираду,

Подумала, дыханье затая,

И так сказала:

«Если это надо —

Тогда и я!

Я поняла: не надо комментарий —

И к производству повернусь лицом.

Мой де Грие — он тоже пролетарий

Другим концом!»

И зажили мы весело и мирно,

В конструксельвинский перейдя закон, —

И с этих пор зовется наша фирма —

Манон Леско и К°!

Владимир ЛУГОВСКОЙ

Переделка

Возьми меня в переделку

И двинь, грохоча, вперед!

В моей семье инженеры,

врачи в моей семье.

У меня хороши манеры,

я рыбу ножом не ем…

Но это насмарку, мелко,

как карт надоевший крап…

Возьмите меня в переделку

и сделайте членом РАПП!

Я помню: гимназия. Пасха,

мундирчик, шитый на рост,

И я на балу с опаской целую

кузин взасос.

Мне страшно взглянуть с похмелки

на этот пройденный этап.

Возьмите меня в переделку

и сделайте членом РАПП!

Я вырос и сделал выбор,

К чертям Готье и Вилье,

Поверил я Вере Инбер,

Нашел пророка в Илье!

Но началось окруженье,

и я маленько ослаб…

Сделайте мне одолженье —

сделайте членом РАПП!

— Сезам, — я кричу, натужась, —

Откройся моим глазам.

Но вдруг оказалось, ужас.

Сезам совсем не Сезам!

И в общем, судьба — индейка,

и жизнь — сплошное трепло.

Я хотел переделки —

и вот попал в переплет!!

Илья ЭРЕНБУРГ

Смердяковщина

Кафе «Кельк-Шоз» помещается на углу Фридрихштрассе и бульвара Сен-Мишель, того самого, который парижские торговки дружелюбно называют Буль-Миш. Это два шага от Литейного, не доходя Малой Кисловки.

Если вы займете место за одним из столиков, к вам, виляя бедрами, подойдет фрейлейн Мицци и, скользнув глазами по вашим коленам, станет ждать ваших приказаний.

Фрейлейн Мицци — фрейлина ее императорского величества княжна Людмила Павловна Дундук-Фрикаделькина. Ее лицо, несмотря на густой слой пудры и бюстгальтеры новейшей системы, хранит следы горьких слез. Она плакала. Сегодня утром ее бил ее любовник, Орас Трикоте, маркер из бильярдной «Брик-а-Брак», в Уайльд-Чепле, как раз напротив Почтового переулка, что на Плющихе. В голубых кальсонах поверх своей розовой пижамы, он старательно колотил ее головой о железный брусок двуспальной кровати и певуче при этом приговаривал:

— Почему не уходят большевики? A? Где твои бриллианты и поместья? Что ты сделала, чтобы получить их обратно? Кому ты нужна, нищая и ободранная? А?

Она же смотрела на него васильковыми глазами и обещала приложить все усилия. Когда она говорила «все», она прикладывала руки к груди и становилась похожей на святую после аборта.

Она, княжна Дундук-Фрикаделькина, смолянка, шифрезка, мазурка с великим князем, особняк на Волхонке… Что она делает здесь, в промозглом кафе на окраине Вены, в двух шагах от Вестминстерского аббатства? Вы смотрите на ее тростниковую фигурку, на ее плачущие руки с подносом в руке — и вдруг…

И вдруг вы забываете, что вы коммунист, ответственный работник Третьего, коммунистического Коминтерна, член Исполнительной тройки по международным делам, приехавший сюда, в Париж, с поручением ниспровержения империалистического строя, и сердце ваше вдруг наполняется жалостью и нежностью, как у резника, который любит корову в ту минуту, когда нож поворачивается в ее затылке…

Вам хочется приласкать ее, эту бедную аристократку, хочется рассказать ей, что тетя Александрина жива, и даже недурно устроена, кузен Коко счастливо бежал из Нарыма, а его репетитор, экстерн с грустными еврейскими глазами, научился писать прекрасные французские романы из европейской жизни… Вам хочется увести ее отсюда к себе, в свою конспиративную квартиру на Пикадилли, бульвар Капуцинов, угол Бейкер-стрит и Малой Дмитровки, не доходя до Собачьей площадки, в маленькую душную комнату… где у Отелло, который на стене душит Дездемону, под правой ноздрей ползает плотоядный и такой уютный клоп…

Да, да, непременно чтобы клоп…

Как у Достоевского…

Всеволод ИВАНОВ

Отрывок из романа «Голубой Гаолян»

…Гаолян[11] крепчал… Осенняя ночь зорко смотрела