Оскорбление третьей степени - Райк Виланд

история о том, что шкура, принадлежавшая самому рейхсфюреру СС, да к тому же запачканная непотребной субстанцией, может теперь оказаться на плечах первой леди страны, и та без зазрения совести будет разгуливать в ней перед американской публикой, превосходит самые смелые его фантазии.

Не откладывая дела в долгий ящик, взволнованный Гувер делает несколько телефонных звонков. Первый — вице-президенту Линдону Б. Джонсону, который вскоре начисто забудет об этом разговоре, второй — в некое ведомство в Техасе, третий — своей матери, которая, однако, умерла еще в 1938 году и потому не берет трубку.

Остается только удивляться, почему, несмотря на всю ненависть Гувера к Кеннеди и усилия, приложенные им к этому расследованию, пройдет более десяти лет, прежде чем напряженное созвездие наконец взорвется. И какой бы убедительной ни казалась хронология, как бы правдоподобно она ни звучала, важно и то, что в конце концов corpus delicti — вещественное доказательство, то есть шкура леопарда, исчезнет навсегда.

В январе 1962 года Джеки Кеннеди будет впервые сфотографирована в леопардовом пальто и новой леопардовой шляпке-таблетке на одной из улиц Нью-Йорка. Далее в этом же наряде она станет мелькать на других снимках, которые разлетятся по всему миру: во время официального визита в Индию, в британском королевском дворце, в Ватикане с папой римским… Последний снимок, по всей видимости, окажется лишним. Двадцать второго ноября 1963 года во время предвыборной поездки в Даллас, в которую Джеки впервые отправится вместе с мужем, они будут ехать в машине с открытым верхом, и на углу Элм-стрит Джону Ф. Кеннеди выстрелят в спину. Две пули пробьют ему шею и голову, Кеннеди умрет. Джеки Кеннеди, испытывая шок, переберется в заднюю часть лимузина, чтобы собрать улетевшие туда ошметки мозгового вещества своего мужа. В тот день на ней будет элегантный розовый костюм от Шанель. Снимки Джеки в этом костюме, перепачканном президентской кровью, тоже разлетятся по всему миру.

15

Спартанские хламидии

Каждый, кто, подобно Шиллю, выходил с Центрального вокзала Берлина с южной стороны, мог подумать, что этого гигантского стеклянного жука построили специально для работников немецкого правительства, политиков и парламентариев, которые, впрочем, к этому позднему часу давно уже покинули свои кабинеты и залы заседаний. Район был безлюдным, лишь несколько ворон, хрипло каркая, кружили вокруг фонарей на дороге, которая соединяла Федеральную канцелярию с Пауль-Лёбе-Хаусом, где располагались офисы депутатов, и далее вела к Бундестагу и связанным с ним учреждениям. Это был кордон равнодушия, глупая политическая арена, исключительно самодостаточная и преданная исключительно этосу существования. Если данное пространство задумывалось как центр города, центр этот был лишен примет городской жизни, ведь здесь не было даже лотерейного киоска или прилавка, где продавали бы карривурст; ничто здесь не привлекало к себе внимания, никаких развлечений не предусматривалось, и Шилль поймал себя на мысли, что эта ничейная земля и крайне символичный антураж превосходно подошли бы для дуэли.

Шилль достал из кармана тренча пачку сигарет и закурил. Снова опустив руку в карман, где лежал камень из Хоэнлихена, он стоял, погрузившись в раздумья, рядом с вереницей такси, поджидающих клиентов у вокзала. Водитель первой машины потерял надежду на то, что человек, который до того сосредоточенно осматривает пустынную площадь, когда-нибудь отворит дверцу и сядет в такси, и принялся что-то печатать на своем мобильном.

В поезде на обратном пути из Фюрстенберга Шиллю пришла в голову идея: что, если в свою последнюю ночь он просто послоняется по городу, куда ноги несут, и посмотрит, где в итоге окажется? Теперь, однако, ему хотелось остаться здесь и, так сказать, забронировать эту площадь под поединок с Марковым. Она именовалась Вашингтонплац, в названии звучал дым выстрелов и отголоски Войны за независимость. Сразиться на дуэли здесь или, на крайний случай, вон там, на узком пешеходном мосту через Шпрее, следующей ночью, в это же время, было бы идеально.

Поначалу Шилль не нашел практически ни одного аргумента против этого выбора. «Более того, — рассуждал он, — а вдруг наша дуэль, если она действительно состоится тут, в тени Канцелярии и Бундестага, будет расценена как политическое предзнаменование? Как нападение на демократию, как акция в пользу возвращения аристократических привилегий, как прелюдия к восстанию, в котором каждый, кому хотелось с кем-то поквитаться, будет стреляться с каждым? Э, нет, такого лучше избежать. Дуэль в том виде, в котором я ее понимаю, должна вернуть себе право на существование вне политики и юриспруденции… Кроме того, здесь везде понатыканы камеры видеонаблюдения и стоит вооруженная охрана».

Шилль мог только гадать, насколько серьезно полиция отнесется к затеваемому им поединку — установит за ним наблюдение, станет проверять местоположение его мобильного, прослушивать разговоры? Ответов на эти вопросы Шилль не знал и знать не мог, тем более что сама полиция их не знала.

Все это были сложности, с которыми дуэлянтам прошлых столетий просто не приходилось сталкиваться. Ах, что за блаженные, что за чудные времена! Господа секунданты встречались, в самых учтивых выражениях договаривались о выборе оружия, месте и времени дуэли, и ранним утром следующего дня противники мчались в экипажах на окраину города, чтобы, скрывшись за густыми кустами, спокойно сделать то, что должно было быть сделано. Разве кто-нибудь в такой ситуации мечтал, чтобы им составили компанию офицеры полиции? Едва ли.

Кстати, о полиции: разве не было в истории начальника берлинской полиции, который дрался на дуэли? Был-был, и звали его, вспомнилось Шиллю, Карл Людвиг Фридрих фон Хинкельдей. В середине девятнадцатого века недоброжелатели закрутили аферу с целью втянуть его в дуэль, в которой он не хотел и не имел права участвовать, потому что дуэли были категорически запрещены, и запрет этот, само собой, распространялся и на сотрудников полиции, и на него, начальника полиции. Предметом дуэли, что примечательно, явилось не оскорбление женщины, а какой-то дурацкий входной билет на праздничное мероприятие, которого у Хинкельдея при себе не оказалось, а почему так сложилось, теперь уже никто не ответит. По имеющимся сведениям, он применил очень хитрую уловку: ушел в отставку, чтобы начальник полиции по фамилии Хинкельдей не оказался скомпрометирован нарушением закона, ну, а частное лицо по фамилии Хинкельдей… что с частного лица взять. Как сообщают, утром перед дуэлью он съел булочку с маслом и выпил два бокала красного вина. Во время поединка он промахнулся — возможно, именно из-за выпитого, — зато его противник попал в цель. Шилль съездил в Юнгфернхайде, где проходила эта дуэль, и с удовлетворением отметил, что на том месте, где Хинкельдею прострелили