Древнерусская игра. Много шума из никогда - Арсений Миронов

Рябой Гусята, моргнув желтыми ресницами, опустил лук, аккуратно затолкал стрелу в тесный колчан на поясе и поспешил к сарайчику Середы. Изнутри раздался уже знакомый Даниле грохот рассыпавшегося хлама, писк травмированных котят — наконец, дверь распахнулась настежь. Из облака пыли появился перекошенный силуэт Середы — постоянно оглядываясь, он судорожно махал единственной рукой и что-то говорил вооруженному Гусяте. Тот молча шел сзади, изредка тыкал Середу плетью в спину и шуйцею жестко придерживал за плечо — Данила похолодел — кого-то маленького и неловкого, закутанного в светлые тряпки, семенившего белыми ножками по пыли и едва поспевавшего за мужиками.

— Ну, Середа, быть тебе под плетьми… — негромко и как-то радостно сказал Разбита, не отводя лезвия от Данилиного живота. — Укрыл ты у себя великого вора и лиходея, зловредного Даньку-кузнеца… А мне, псицын сын, солгал, будя про Даньку те неведомо и рожа его незнакома есть. Добро же… Получишь теперво тридесять плетей, а опослед возьму с тя гривну сребряну за злоумысел.

— Гривну! — выдохнул Середа и посерел лицом. — Где ж ее взять? Добрый десятник, не вели казнить… бей меня плетьми нещадно! Не скопить мне гривны вовек — хоть шкуру дери живьем, хоть в роботу меня продай!

— Тебя? В роботу? Ха-ха-ха! — Десятник никак не мог сдержать очередного приступа смеха. — Во потешил! Ха-ха! Однорукий раб! Или разве… жинку твою в услужение отправить в посад? А? Пусть послужит князю, пока долга не отработает… Уж больно лепа жинка у тебя. Середа: не по чину пригоженька…

Не сводя почерневшего взгляда с десятниковой бороды, Середа тихо опустился на колени. А Разбита, увлекшись внезапной идеей, словно позабыл про Данилу — опустил меч и обернулся через плечо, в упор разглядывая женщину, повисшую на железном плече лучника Гусяты…

— Ох и миленька баба у тебя. Середа… Хошь и на сносях уже, а одно слово: красуленька… Хе-хе-хе. — Оглаживая влажную бороду. Разбита не торопясь повернулся спиной и тронулся в сторону сарайчика. Данила осторожно покосился на лучников: один впереди, другой чуть справа — усатые жала перекошены от напряжения, а руки, должно быть, уже затекли, пальцы ноют на тетиве… — Хе-хе. Молоденька… — услышал Данила уже совсем в отдалении и вдруг позабыл про лучников: увидел, как беспокойно задергался, не смея подняться с колен, однорукий Середа… Его жена быстро подняла голову: сквозь пшеничные струи волос плеснул синий испуганный взгляд — Разбита наклонился, его пухлая рука на секунду зависла в воздухе, колебля короткими пальцами, перед самым лицом женщины… вальяжно потянулась ниже…

Разбита так и не успел прикоснуться к ней. Горячая земля под ногами Данилы ударила его вверх, подбросила вперед: ветер сухо пропел в голове — тело со сладостной силой разогнулось в коротком зверином броске, тяжелым слитком энергии перетекло по воздуху и с лету — обеими ногами в десятника, в кольчужную широкую спину! Острый занозистый звук искоса резанул побоку — вскрикнула женщина или ударила стрела! Разбита качнулся, цепляя жадными когтями по белой ткани, по женским волосам — но уже прогнулся вбок, мотнув головой… роняя короткий меч… Ax! — заметались перепуганные лучники, а Данила уже на ногах: босые пятки цепко ударились оземь, короткий пружинистый разворот корпуса — и тяжелая длань выстреливает вперед, в длинное рябое лицо, в морду ослепшему, захлебнувшемуся болью Гусяте… Тот, неестественно изогнувшись, отлетает спиной в стену сарая — почти как в кино! — успевает подумать Данила, со странным спокойствием наблюдая, как корявый лучник с размытым перекошенным лицом нацеливает ему в грудь легкую жесткую стрелу…

Данилу спасла женщина — теряя сознание от ужаса мелькающих стрел, ударов и криков, она слабо отшатнулась от подброшенного в воздух Гусяты, качнулась вбок, хватаясь тонкими руками за чье-то плечо… Данилино плечо. Светлая головка с размаху ткнулась ему в грудь, взметнувшиеся волосы льняной волной плеснули Даниле в лицо — сквозь тонкую паутину золота он на миг разглядел черный силуэт стрелка в шлеме: ломкая фигурка замерла на полусогнутых ногах, напряженный лук рвется из рук! Ну, давай же! — взвилась в мозгу яростная мысль — сейчас он выпустит тетиву из когтей, будет короткий пронзительный удар… Лишь бы бабу не задело…

Удара не было. Данила крепче подхватил на руки растекшееся женское тело, стараясь не прижимать к жесткой груди тугой живот с тремя младенцами в утробе… Пелена золотистых волос отлетела, шелковым дождем скользнув по лицу, — Данила в упор глянул в глаза вражеского лучника и поразился, нащупав в чужом взгляде скользкую змею страха. Перевел глаза ниже — и увидел, что неприятель опускает долу свой лук.

— Бей, бей его! Рази стрелой — ну!!! — хрипло заорал кто-то снизу, из облака тяжко оседавшей пыли. Не оборачиваясь, Данила понял: это рычит на подчиненного недобитый десятник Разбита, тяжко ворочая в грязи ушибленное тело.

— Не можно мне стрелять! — сдавленно сказал лучник, беспомощно щурясь на Данилу и нервно тиская лук в руке. — А ну как бабу сражу, на сносях-то? Нипочем Мокоша не простит, сгноит меня заживо…

— Никак нельзя стрелять, — басом подтвердил второй воин, целивший в Данилу сбоку. — Ишь лиходей: беременной жинкой прикрылся! — Презрительно сплюнув с досады, он с силой ударил оземь бесполезный лук. Данила невольно улыбнулся.

— Ах, гнида! — простонал в пыли поверженный десятник. — Ну Данька крамольник… Все едино не уйдешь от меня!

«Действительно, пора уходить», — подумал Данила. Так и не осознал до конца, что произошло — кажется, он невольно захватил в заложники жену однорукого Середы. «Пора, пора уходить!» — зазвенело в голове сквозь переливы взволнованной крови — часто озираясь на лучников, он попятился к сарайчику, где похрапывали привязанные к пню лошади. Только бы не раздавить женщину в железных ладонях — тугие ребрышки и так словно прогибаются под пальцами… Уже отвязывая лошадь — неловко распутывая одной рукой узлы на уздечке — он все-таки заставил себя вскользь глянуть туда, где на коленях по-прежнему стоял оцепеневший Середа…

— Мужик… ты прости меня, — быстро выдохнул Данила.

— Ужо я ему прощу! Я его помилую! — снова заревел десятник, с трудом приподнимаясь с земли. — Шкуру плетьми спущу! А коли гривну серебряну не заплатит, посажу в яму!

Данила вздрогнул, тронув языком серебряный холодок за щекой. Отдать Середе гривну, чтобы хоть с десятником расплатился… только как это сделать тайком от Разбиты? Чтобы толстая свинья не догадалась, откуда у однорукого крестьянина серебро!

Женщина слабо простонала, приходя в сознание — крепче вцепилась в плечо пальчиками. И Данила похолодел — он уже знал, как передать Середе гривну… Есть только один способ — самый простой и сладкий, невообразимо преступный. Обрываясь помертвевшим сердцем в какую-то злокачественную, медлительную истому, он погрузил пальцы в нежные струи разметавшихся волос, ощутил в ладони теплый затылок — осторожно приподнял ее маленькую голову… Не закрывая глаз — рыжие пятна пляшут перед глазами, — быстро приник губами к мягкому безвольному рту… поспешно, теряя дыхание и вмиг пьянея от солоноватого вкуса, чуть не зубами продавил, раздвинул бесчувственные уста — и коротким ударом языка перебросил в тесный женский рот веский кусочек лунного металла. Сонные губы дрогнули, послушно отзываясь Даниле…