Волшебная самоволка. Книга 1. Флаг вам в руки! - Сергей Панарин

«Найти салагу, – думал в такт ударам прапорщик, – обязательно найти салагу, и – обратно. Небось, не шпион он никакой… Спасать его срочно нужно! Там, на поляне, обязательно есть потайная дверь или что-то еще… Однозначно, по-другому никак…»

За день Палваныч нарубил поленницу, по размерам сопоставимую с пряничным домиком. А уж дум передумал – за целый НИИ. Устало сев на полено, прапорщик порылся в кармане кителя и достал опустевшую пачку «Беломора». Оставалось две папиросы. Бережно взяв одну, Палваныч прикурил от зажигалки. Блаженно затянулся. Почувствовал, как измотался.

В небе текли облака, лес шелестел о чем-то неизъяснимом. Солнце скрылось за деревьями, унося с собой свет.

Бабка вышла, неся кадку. Сходила куда-то за домик, принесла воды.

– Там ключ бьет, но я решила, зачем тебе ходить после такой работы. Умывайся прямо здесь. Я полью.

Она подхватила с земли кувшин, из которого прапорщик изредка пил, пока колол дрова, да зачерпнула воды.

Палваныч принялся обливаться и отфыркиваться.

– Смой, вода, с героя порчу, смой, вода, с героя пот… – зашептала старушка.

– Что ты сказала? – прапорщик остановил процедуры.

– Ничего, служивый, мойся, не отвлекайся.

Дубовых снова заплескался, закидывая воду на обнаженную спину. Хозяйка опять зашептала.

– Ну-ка, старая, стой, раз-два! – разогнулся прапорщик. – Ты ворожишь?! Ты мне это брось! Я воробей стреляный, хоть кол на голове теши! Чтобы мне тут, пока я…

О вреде заговоров и приворотов Павел Иванович наслушался еще в детстве, от бабушки. Та, типичная жительница тамбовской сельской глубинки, очень верила в ворожбу, и особенно – в то, что ничего хорошего незнакомые ведуньи не нашепчут. А уж старухе, живущей в дремучем лесу да в съедобной хате, по всем прикидкам следовало быть ведьмой.

– Думаешь, я ведьма, да? – открыто усмехнулась хозяйка. – Очень вероятно. Все мы, бабы, ведьмы… Но тебе зла не желаю.

Она сняла с плеча полотенце.

– На, вытирайся. Ужинать пойдем.

И ушла в дом.

Палваныч вытерся, надел майку, накинул китель. Прихватил топор и хмуро поплелся в хату.

На столе парило душистое мясное жаркое с репой.

– А где ты мясо берешь? – облизываясь, спросил прапорщик.

– Волки приносят знакомые, – сказала хозяйка с таким безразличием, будто волки испокон веков носят мясо любому желающему. – Вчера кабанчика, сегодня вот кролика подкинули. На завтрак заказала птичку какую-нибудь. Давно птичку не кушала…

Кролик оказался очень вкусным. Бабкино вино тоже.

– Ух, спасибо, хозяюшка, – Палваныч в гастрономическом изнеможении откинулся на спинку стула. – Столовался бы тут до пенсии, но пора мне за самовольщиком отбыть.

– Долг зовет, не иначе… – кивнула ведьма. – Не торопись, Пауль, сын Йохана. Утром отбудешь. Ночью-то в нашем лесу ты недалеко уйдешь. Кроме волков тут еще и медведи водятся. А те же умруны?.. Э, брат, по мне лучше медведь, чем умрун. Хотя оба ни на кой.

Прапорщик мельком удивился, насколько немецкая речь цветаста, ну, прямо-таки русская, правда, грубее. И еще Палванычу стало вдруг неуютно оттого, что он до сих пор не знает имени приютившей его хозяйки.

– А как тебя зовут?

Бабка помолчала, сперва подняв брови, а потом словно раздумывая, рассекречиваться или нет.

– Люди когда-то величали Гретель, – ответила наконец она.

– Красивое имя, военно-строевое, – неуверенно вымолвил комплимент прапорщик.

За окном стемнело. Гретель полезла на печь, а Палваныч улегся в кровать. Он уснул крепенько, что солдат-срочник после суточного марш-броска.

В полночь бабка сползла с печи и, запалив пучок какой-то травы, обильно окуривая спящего, забормотала заклинание:

Наша сила не в уме, мы не ездим на метле,

Мы идем пешком по жизни, или лучше на коне.

Не споткнется пусть нога, да не дрогнет пусть рука,

Пусть нас сила не оставит, с нами будет на века.

Мысли, может, нечисты, да стремления просты,

Но пускай нам все ж удача, а не голова в кусты.

Нам шагать еще вперед, биться рыбою об лед,

Девки нас пускай полюбят, пусть нам каждая…

Много еще разных слов было в ведьмином заговоре, но не каждое можно изложить письменно, ибо ворожба есть тайна, а какая же это будет тайна, если ее в книжке прописать?

Закончив ворожбу и спалив пучков восемь чудо-травки, Гретель забралась обратно на печь.

Утром Палваныч и хозяйка позавтракали остатками давешнего жаркого, бабка собрала для прапорщика узелок скромной снеди, наковыряв свежеотросших на крыше пряников-черепиц, и указала в лес.

– Вот туда бросился молодой твой, будто драконьим молоком ошпаренный, – махнула она в сторону, противоположную той, куда накануне с диким воплем ретировался Коля Лавочкин.

– Спасибо за все, хозяйка, – пробубнил Палваныч. – Прости, если что не так. Прощай.

– До свиданьица, – ответила ведьма, глядя, как потопал прочь деревянной походкой перетрудившийся вчера гость, удаляясь от места предполагаемой дислокации самовольщика.

Вскоре прапорщик скрылся из виду.

– Сердце женское, оно изменчиво, словно молва людская, – тихо изрекла ведьма, не очень добро усмехаясь, и закрыла за собой дверь пряничного домика.

Через несколько мгновений дверь снова распахнулась, и разъяренная бабка выскочила на поляну.

– Вот гад! – кричала она. – Никому верить нельзя! Топор упер, ворюга!