Эффективное чтение. Техники «нечтения» для профессионального роста - Рустам Тельманович Агамалиев

вас в сторону Жана Пиаже. Пиаже, как и Выготский, полагает, что речь и мышление неразрывно связаны, но, по его мнению, за развитие речи отвечает мышление, и он толкает ленту в направлении Льва Выготского.

Выготский считает, что речь играет ключевую роль в развитии умственных способностей ребенка[10]. Через необходимость что-то говорить ребенок сначала интериоризирует (превращает речь во внутреннюю), а затем формирует определенные шаблоны мышления, речевые стереотипы и модели поведения, подверженные воздействию социокультурных факторов. Жан Пиаже, в свою очередь, полагает, что речь, которую мы используем для самовыражения, формируется мыслительными процессами. По его мнению, ребенок учится сначала взаимодействовать с миром[11] (он экспериментирует с явлениями), а затем – выражать относительно изученного мысли с помощью речи. Там, где Выготский видит в речи движущую силу развития мысли, Пиаже утверждает, что речь – продукт мыслительной деятельности, и не определяет ее развитие.

Эдвард Сепир и Бенджамин Ли Уорф

В то время как Выготский и Пиаже представляли две почти одинаковые теории, различающиеся лишь в том, что один считал, что речь влияет на мышление, а другой – наоборот, Эдвард Сепир и Бенджамин Ли Уорф пошли совершенно иной дорогой. Они создали теорию лингвистической относительности. Эта теория мне настолько нравится, что, несмотря на регулярную критику ее состоятельности, я не теряю надежды, что когда-нибудь кто-нибудь сможет подтвердить обоснованность их выводов.

Согласно теории лингвистической относительности[12], речь и слова, которые мы произносим, не только участвуют в формировании шаблонов мышления, речевых стереотипов и моделей поведения, но и определяют, как говорящий воспринимает реальность. Приведу простой пример, снова используя метафору тоннеля.

Представьте, что теперь вы находитесь в тоннеле не в одиночестве: рядом с вами появился новый человек. Вы ничего о нем не знаете, кроме того, что это англоговорящий иностранец и вы оба участвуете в соревновании по нажатию кнопок. Перед вами огромное табло со счетчиком нажатий, а в руках у вас две кнопки, на которых написано «Да» и «Нет». Ваша задача: при появлении голубого цвета на экране нажимать «Да», а при любом другом цвете – «Нет». Хитрость в том, что «любой другой цвет» – это синий и его оттенки, но не голубой.

Вы уже поняли, в чем подвох? Любой русскоговорящий человек значительно быстрее определит, голубой перед ним цвет или оттенок синего, лишь потому, что он использует слово в своей речи и прекрасно понимает различия между голубым и синим. Настолько хорошо, что даже закодировал их в мнемоническую фразу, расшифровывающую цвета радуги: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан».

Согласно теории лингвистической относительности, речь не только формирует мышление, но и предопределяет, как мы воспринимаем мир. Например, в языке хопи отсутствуют временные категории, что влияет на то, как носители языка воспринимают время. Речь определяет границы того, что позволяет «узнать» мышление. Согласно теории Сепира – Уорфа, именно речь устанавливает границы, в которых функционирует мышление.

Универсальная грамматика Ноама Хомского

Замыкает череду гигантов лингвистической мысли Ноам Хомский – американский ученый, который исследовал связь мышления и речи с точки зрения грамматики. Ему удалось сформулировать теорию универсальной грамматики, которая, как и теория лингвистической относительности, регулярно подвергается критике, однако никакая критика не может приуменьшить вклад Хомского в наше понимание того, как взаимодействуют мышление и речь.

По его мнению, базовые мыслительные функции существуют независимо от речи[13]. На основе этого можно предположить, что человек обладает интуитивным пониманием грамматических основ языка, на котором говорит, а возможно, и любого языка вообще. Представим на минуту, что мы закончили наши соревнования по определению голубого цвета с англоговорящим конкурентом, и он пригласил нас в свой тоннель, который находится по соседству. Войдя в него, мы видим, что он значительно отличается от нашего: другие фонари освещения, покрытие пола, кладка кирпича на стене, желтая, а не белая разметка, транспортировочная лента другой модели. Однако мы безошибочно понимаем, где выход, где вход, что отвечает за включение ламп, в каком месте активируется транспортировочная лента, а главное, как ориентироваться в этом пространстве.

Тоннель в этой метафоре – язык, в том числе иностранный, который, согласно теории Хомского, человек понимает на интуитивном уровне; при необходимых усилиях он может выучить любой иностранный язык независимо от того, насколько он отличается от родного. Выучить его можно благодаря врожденному пониманию грамматики и логики языка. Теория универсальной грамматики отражает существующие шаблоны мышления, при которых речь, которую использует человек, лишь незначительно влияет на развитие этих мыслительных шаблонов.

Хомский утверждает, что базовые шаблоны мышления врожденные и если изменяются под воздействием речи, то незначительно. Изменения, скорее всего, касаются особенностей конкретного языка, но не оказывают существенного влияния на имеющиеся шаблоны, а лишь активизируют их функционирование без каких-либо значимых изменений.

Небольшое резюме относительно сказанного выше

Сомневаюсь, что мне удастся разобраться в этом вопросе лучше Выготского, Пиаже, Хомского и Сепира с Уорфом, однако я преследую другую цель – интерпретировать их идеи в новом свете. Бережно перенести принципы, которые описали ученые, на работу с информацией. Найти практическое применение теоретическим представлениям о связи речи и мышления. Заложить крепкий фундамент, который выдержит разнообразные подходы, помогающие чтецу максимально эффективно перерабатывать прочитанное, услышанное и увиденное.

Интерпретация объективной реальности

Но прежде чем идти дальше, приведу два тезиса, которые лягут в основу дальнейших рассуждений относительно связи речи и мышления.

1. Не полагайтесь на чувство интуиции – оно не более чем интерпретирует сигнал извне.

2. Знание какого-то факта недостаточно для понимания.

Реальность однозначна, мир и происходящие в нем события объективны и существуют, а вот наше взаимодействие с ним – это эксперимент, в ответ на который мы получаем результат. Чтение – это тоже эксперимент с мыслями и идеями автора. Взаимодействие с текстом, который кем-то написан, а читателем прочитан.

Это означает, что два читателя, прочитав один и тот же текст, интерпретируют его в соответствии со своими представлениями. Они возьмут то, что смогут понять и осознать, и встроят это в свою картину мира, а она у всех разная. При этом наивно предполагать, что прочтение слов, которые написаны в тексте, отличается от чтеца к чтецу. Всё одинаково: опыт в моменте универсален и по большей части идентичен. Для любого человека «м» и «а» складываются в слог «ма», а два таких слога – в слово «мама». Однако понимаем мы это слово по-разному. И это естественно: читатель наполняет информацию смыслом исходя из своего образования, воспитания, возраста, пола… Даже настроение во время прочтения может сыграть роль в том, как воспринимается текст.

Слова, передаваемые текстом, одинаковы для каждого читателя, а вот их интерпретация отличается. Если с помощью текста распространяется информация о чем-то теоретическом или абстрактном, например о времени, эмоциях, чувствах, то оперировать этими понятиями следует с предельной осторожностью, потому что для каждого читателя это разные понятия.

Расскажу историю о том, как неверная интерпретация информации создала сначала непонимание, а затем конфликт. Некоторое время назад я увлекался проведением встреч, на которых под запись обсуждал с гостями различные темы: от истории семьи и стоицизма до письменных практик, продуктивности и заметковедения. Один из моих подписчиков предложил пригласить эксперта в изучении английского языка, который, по его мнению, создал уникальную методику преподавания. Конечно, мне это было интересно, ведь я сам преподаю иностранный язык. Однако все, что я изучал относительно подходов в обучении за последние годы, оказывалось переработанными идеями педагогов прошлого: Е. И. Пассова, М. И. Махмутова, Е. Н. Солововой, Н. И. Гез, Н. Д. Гальсковой и прочих гигантов педагогической мысли.

Когда на встрече я слушал гостя, сначала у меня возникли сомнения относительно его методики, которые позже переросли в открытую оппозицию. Это случилось только потому, что мы обсуждали методику преподавания иностранного языка в слишком абстрактных терминах, говорили об инструментах, которые трудно встретить в реальной жизни, приводили в качестве примеров аналогии из спорта. Разговор в числе прочего шел о работе мозга, которую, в соответствии с утверждениями гостя, можно настроить для более эффективного изучения