Мой подросток. Краткий курс выживания для родителей - Лия Валентиновна Шарова

не способ прийти к какому-то логическому выводу, а лишь средство сформулировать тот вывод, который он делает на совершенно другом, более простом уровне восприятия. Хотя рассуждать при этом он может с полной серьезностью.

Понимание некоторых понятий также остается недоступным. Что такое чувство благодарности, например? Чувство субординации и много-много других…

10–11 лет

Формируется способность мозга заучивать. Ребенок демонстрирует способность к запоминанию с самого рождения, но вот заучивать что-либо, то есть настраивать себя на соответствующий лад, – только к десяти годам. До этого мозг в соответствующую «позицию» не встает, как ты его ни заставляй. Если заинтересовался – запомнит, не заинтересовался – до свидания.

Способность выделять главный и ключевой признак вещи – это главная основа по-настоящему понятийного мышления. Но осваивать эту хитрую грамоту ребенок будет вплоть до десяти лет.

Способность экстраполировать и обобщать также недоступна до 10–12 лет, а некоторым – до 14–15 лет.

12–13 лет

Характерно отсутствие контроля над произвольным вниманием. Это очень большая проблема для родителей, потому что практически все они жалуются на невнимательность, рассеянность, витание в облаках, неспособность сосредоточиться. До 12–13 лет любой сторонний раздражитель (включая его собственную фантазию или воспоминание) способен увести мысль подростка в неведомые дали. И это важный этап в процессе взросления ребенка.

Подросток физиологически, по причине незрелости мозга, не способен долго концентрироваться на каком-то занятии, деле, мысли или даже чувстве. Не срабатывает механизм фиксации внимания, и все. Единственный способ фиксации внимания – интерес. В других случаях внимание расплывается, разбегается, убегает, утекает. 12 лет – это тот возраст, когда мозг ребенка созревает настолько, чтобы начать реализовывать произвольное внимание.

Ребенок начинает думать не только о том, что он будет делать и к какому результату приведут его действия, но и о том, к каким последствиям его действия в принципе могут привести. То есть то самое вечное родительское «думать о будущем» по-настоящему только начинает появляться в этом возрасте. Но полностью понимание причинно-следственных связей и способность планировать будущее в полном объеме формируются лишь к 20–22 годам!

14–16 лет

В момент наиболее бурного расцвета взросления (появление отчетливых вторичных половых признаков) – 14–15 лет – способность к произвольному вниманию снова катастрофически падает.

Префронтальная кора и планирование все еще не могут подружиться. Отсутствует понимание профессий – ребенку все еще не за что уцепиться. Как он должен выбирать? Из чего? Из абстрактных понятий?

* * *

Итак, если очень кратко, то до шести лет мозг «созревает» примерно на 80 процентов. Это та самая база нейронных связей, синапсов, нарастание их плотности. Мозг впитывает информацию как губка, а затем ряд связей (начиная с 2–3 лет) прореживается и уничтожается.

До шести лет просто увеличивается объем информации, а потом начинает потихоньку «созревать» мудрость.

Ждать от ребенка специализированных знаний и понимания «кем быть» можно после 15 лет. Но не всегда и не у всех.

Планирование, самоконтроль и оценка рисков появляются в 17–18 лет.

Префронтальная кора созревает полностью к 20–22 годам. Пока она не развилась, у детей не хватает способности верно оценивать риск или строить долговременные планы.

Только полностью развитая префронтальная кора позволяет контролировать свои эмоции и обдуманно принимать решения.

Получается, что даже если мы потратим уйму времени на объяснение понятия «ответственность» – к примеру, расскажем, что чувствует ответственный человек, о чем он думает, какие действия совершает, а какие нет; даже если мы перечислим все последствия безответственного поведения; даже если мы спляшем или зарыдаем, напугаем или рассмешим, заставим повторять за нами или лишим ребенка телефона и игрушек, – той самой ответственности не прибавится ни на грамм.

Что же делать?

Дружить и разговаривать. Запрещать и контролировать. Любить и уважать. Но главное – не верить ни в какое «настоящее понимание» до 21 года.

Глава 3. Хочу, чтобы проблемы просто не было

Каждый день я сталкиваюсь с одной и той же реакцией родителей подростков на возникающие проблемы. При этом отлично помню именно эту свою реакцию на первые подростковые трудности. Отрицание. Я не хочу это решать. Я не знаю, что с этим делать!

Пока ребенок – малявка, все его проблемы находятся как бы внутри моего поля влияния, в зоне доступных мне способов решения. Болеет – лечить, капризничает – успокоить, ссорится с кем-то – подумаешь, глупости, назавтра помирятся, что в детском саду, что в начальной школе. Не хочет делать уроки – пустяки: отвлеклись, поиграли, поболтали, вместе сделали, ничего страшного.

Будто бы все трудности немного игрушечные, маленькие, склеенные из картонок и цветной бумаги: взяли в руки, разгладили, подклеили – играй дальше.

Первым звоночком для меня стала история с травлей дочери в третьем классе. Три девочки каждый день издевались, смеялись, обзывались. И поначалу я по привычке не воспринимала эту ситуацию как серьезную. Давала дурацкие советы из серии «не обращай внимания» или «дай сдачи».

Но через какое-то время до меня дошло, что дочь не хочет идти в школу, что она морально готовится к каждому предстоящему дню как к тяжелому испытанию. Молча. Не жалуясь и не рассказывая подробности. И лишь теперь я понимаю, что внутри меня именно тогда сработал этот самый механизм отрицания.

Столкнувшись с проблемой, которую я не знала, как решить правильно, я начала как бы уменьшать ее значимость в своем сознании. Я с облегчением выдыхала, когда Даша рассказывала, что день прошел хорошо и никто ее не обижал. «Ну вот, – звучал внутренний голос, – значит, все в порядке. Возможно, они просто ссорятся, как все дети. Смотри, она улыбается, смеется, ни на что не жалуется, значит, все хорошо».

Но хорошо не было. И лишь потом, годы спустя, я поняла, что несколько месяцев Даша жила в ситуации ежедневной травли. Толчки и пинки, обзывательства и насмешки. Заперли в классе после уроков, стащили пенал, швыряли рюкзак, бросались снежками на физкультуре, последовательно доводили до слез и издевались каждый раз, когда им это удавалось.

Я разговаривала с учительницей, но та с удивлением разводила руками: мол, не замечала ничего такого, Даша – чудесная девочка, со всеми дружит. Но я не сделала ни одного правильного действия. И самое главное – я не дала дочери понять, что у нее есть выход, что по одной ее просьбе я могу перевести ее в другой класс, в другую школу, могу разобраться с девочками и с их родителями, могу поставить на уши всю школу. Могу. Но я не сделала ничего. Переживала, злилась, жалела, давала идиотские советы, но все