Кукла на цепочке - Алистер Маклин

Я похлопал водителя по плечу:

– Здесь остановитесь, пожалуйста. Мне нужно купить сигареты.

Я вышел. «Мерседес» припарковался сразу за нами. Никто не высадился, никто не сел. Я вошел в гостиничный вестибюль, купил ненужные сигареты и вернулся на улицу. «Мерседес» стоял.

Мы тронулись, и через несколько минут я сказал:

– Сейчас направо, вдоль Принсенграхта.

– Но эта дорога не в Схипхол! – запротестовал водитель.

– Эта дорога туда, куда мне нужно. Сворачивайте.

Он подчинился, и следом повернул «мерседес».

– Стоп!

Водитель затормозил у канала. Остановилось и такси. Сплошные совпадения? Ну да, как же…

Я выбрался из машины, подошел к «мерседесу» и распахнул дверцу. За рулем сидел коротышка в синем костюме с отливом; физиономия не внушала симпатии.

– Добрый вечер. Вы свободны?

– Нет. – Он оглядел меня снизу доверху, сначала попытавшись изобразить безразличие, потом пренебрежение, но в обоих случаях неубедительно.

– Тогда почему остановились?

– А что, есть закон, запрещающий перекуры?

– Нет такого закона. Только вы не курите. Вам знакомо здание управления полиции на Марниксстраат?

Водитель мигом погрустнел, и мне стало ясно, что с этим зданием он знаком слишком хорошо.

– Предлагаю прогуляться туда, найти полковника де Граафа или инспектора ван Гельдера и сообщить, что желаете подать заявление на Пола Шермана, номер шестьсот шестнадцать в отеле «Рембрандт».

– Заявление? – насторожился он. – О чем?

– Скажете, что он отнял у вас ключи от машины и утопил их в канале. – Я выдернул ключи из замка зажигания, и они приятно булькнули, исчезнув в глубинах Принсенграхта. – Нечего висеть у меня на хвосте.

Я завершил нашу короткую беседу, с силой захлопнув дверцу, но «мерседес» – машина добротная, так что дверца не отвалилась.

Как только такси вернулось на главную дорогу, я велел водителю остановиться и протянул деньги.

– Хочу пройтись.

– Что? Аж до Схипхола?

Я добавил к плате снисходительную улыбку, какой можно ожидать от любителя дальних прогулок, в чьей выносливости усомнились, подождал, пока машина скроется из виду, запрыгнул в трамвай номер шестнадцать и вышел на площади Дам. На остановке под навесом меня ждала Белинда. В темном пальто и с темным шарфом поверх светлых локонов она выглядела промокшей и замерзшей.

– Вы опоздали! – последовал суровый упрек.

– Никогда не критикуй начальство, даже намеками. Правящий класс вечно по горло в делах.

Мы пересекли площадь, повторяя наш с седым топтуном вчерашний маршрут. Прошли переулком мимо отеля «Краснаполски» и вдоль засаженного деревьями квартала Оудезейдс-Вурбургвал, одной из главных достопримечательностей Амстердама. Но Белинде явно было не до любования объектами культурного наследия. Девушка с сангвиническим характером в этот вечер держалась хмуро и замкнуто, и это не располагало меня к общению. У Белинды было что-то на уме, а поскольку у меня уже сложилось о ней какое-никакое мнение, можно было предположить, что она не станет тянуть с откровением. И я угадал верно.

– Мы же для вас не существуем, да?

– Кто не существует?

– Я, Мэгги… Все, кто на вас работает. Мы всего лишь пешки.

– Ну, тебе же наверняка известно, – умиротворяюще произнес я, – что капитан корабля никогда не фамильярничает с командой.

– Так а я о чем? Мы для вас не люди. Всего лишь марионетки, которыми манипулирует кукловод в своих целях. К любым другим марионеткам отношение было бы точно таким же.

Я деликатным тоном объяснил:

– Мы здесь для того, чтобы выполнить неприятную, очень грязную работу. Важнее всего результат, а личные отношения ни при чем. Белинда, ты забываешь, что я твой начальник. Не уверен, что тебе следует говорить со мной в такой манере.

– Я буду с вами говорить, как сочту нужным.

Мэгги нипочем бы не осмелилась так дерзить.

Белинда обдумала свою последнюю фразу и сказала уже спокойно:

– Простите, я и правда зарвалась. Но все же – какая необходимость обращаться с нами так холодно, так равнодушно, никогда не смягчаясь? Мы живые люди – но только не для вас. Завтра вы пройдете мимо меня по улице и не узнаете. Вы нас в упор не видите!

– Отчего же, вижу прекрасно. Возьмем, к примеру, тебя. – Я старался не смотреть на Белинду, пока мы шли, но знал, что она внимательно слушает. – В отделе по борьбе с наркотиками ты новичок. Имеешь кое-какой опыт работы в парижском Втором бюро[3]. Одета: темное пальто, темный шарф с маленькими белыми эдельвейсами, вязаные белые чулки до колен, темно-синие туфли на низком каблуке и с пряжками. Рост: пять футов четыре дюйма. Фигура, по выражению известного американского писателя, заставит епископа пробить дыру в витражном окне[4]. Лицо довольно красивое; волосы цвета платины похожи на крученый шелк, просвечиваемый солнцем; черные брови; зеленые глаза выдают пытливый ум и, что интересно, зарождающееся беспокойство о своем начальнике, особенно о его недостаточной человечности. Да, забыл упомянуть потрескавшийся лак на ногте среднего пальца левой руки и убийственную улыбку, украшенную – конечно, если такое еще возможно – легкой кривизной левого верхнего резца.

Белинда на миг утратила дар речи, что, как я уже знал, было вовсе не в ее характере. Она взглянула на упомянутый ноготь, а затем обратила ко мне лицо с улыбкой, чью сокрушительную силу я нисколько не преувеличил:

– Может, и вы это делаете?

– Что я делаю?

– Беспокоитесь о нас.

– Разумеется, беспокоюсь. – Она что, принимает меня за сэра Галахада?[5] Плохо, если так. – Все мои оперативники первой категории, очаровательные молодые женщины, для меня как дочери.

Последовала долгая пауза, затем Белинда что-то пробормотала. Я ослышался или это было «Ясно, папочка»?

– Что-что? – спросил я с подозрением.

– Ничего. Совсем ничего.

Мы свернули на улицу, где стояло здание фирмы «Моргенштерн и Маггенталер». При втором моем посещении этого места впечатление, сложившееся накануне, лишь окрепло. Как будто прибавилось жутковатой мрачности и унылости, появились новые трещины на проезжей части и тротуарах, пополнились мусором сточные канавы. Казалось, даже фронтоны придвинулись ближе друг к другу. Глядишь, завтра в это же время они уже будут соприкасаться.

Белинда резко остановилась и вцепилась в мою правую руку. Я взглянул на девушку. Ее расширившиеся глаза смотрели вверх, и я тоже окинул взглядом уходящие вдаль щипцовые крыши и четкие силуэты подъемных балок на фоне ночного неба.

– Должно быть, это здесь, – прошептала Белинда. – Да, наверняка.

– Место как место, – произнес я сухо. – Что с ним не так?

Она резко отстранилась, будто я сказал нечто оскорбительное, но я поймал ее руку, сунул под мою и крепко прижал. Белинда не попыталась высвободиться.

– Тут… так жутко. Эти штуковины перед фронтонами…

– Подъемные балки. Здесь в давние времена цена домов зависела от ширины фасада, поэтому расчетливые голландцы старались строить дома поуже. К сожалению, лестницы получались совсем тонюсенькими. Подъемные балки предназначались для громоздких вещей. Вверх – рояли, вниз – гробы, как-то так.

– Прекратите! – Она подняла плечи и содрогнулась. – Страшное место. Эти балки – как виселицы. Люди сюда приходят умирать.

– Глупости, милая девочка, – сердечным тоном проговорил я.

Но при этом чувствовал, как ледяные пальцы, усаженные иголками, играют «Траурный марш» Шопена, бегая вверх-вниз по позвоночнику. И я вдруг заностальгировал по старой доброй музыке из шарманки возле «Рембрандта». Кажется, держаться за руку Белинды мне хотелось не меньше, чем Белинде – за мою.

– Не стоит предаваться галльским фантазиям.

– При чем тут фантазии? – хмуро произнесла она. – Что мы делаем в этом кошмаре? Зачем приехали?

Ее теперь непрерывно била крупная дрожь, хотя было не так уж и холодно.

– Сможешь вспомнить, каким путем мы шли? – спросил я.

Она недоуменно кивнула, и я продолжил:

– Возвращайся в гостиницу. Я приеду позже.

– В гостиницу? – растерянно переспросила она.

– Ничего со мной не случится. Иди.

Белинда рывком высвободила руку и прежде, чем я успел среагировать, схватила мои лацканы. И впилась в глаза взглядом, который, наверное, должен был прикончить меня на месте. Она по-прежнему дрожала, но теперь от гнева. Вот уж не знал, что такая очаровательная девица способна превратиться в сущую фурию. Я понял, что эпитет «сангвинический» к ее характеру не подходит. Слишком уж он слабый, слишком безобидный для такой пылкой особы.

Я взглянул на кулачки, сжимавшие мои лацканы. Аж суставы побелели. Да