Полное погружение - Сергей Александрович Васильев

— Ты погуляй, подумай, а потом мы опять сможем побеседовать… Если ты захочешь.

— Да. Наверно, вы правы, — кивнул Дэн, — мы вернемся к этому вопросу, вот только удовлетворю любопытство журналистов.

— Пресса — это святое, — согласился англичанин, — репортер для публичного человека, как жена: дерзит, пристаёт, требует постоянного внимания, а ты не имеешь права отказать, дабы не проснуться нищим изгоем.

Изобразив улыбку, Мирский плавно скользнул, сделав вид, что не понял намеков этого напыщенного индюка, хотя, все предельно ясно. Голубизна — пропуск в высшую лигу. Чужие там не ходят. Его предупреждали? Предупреждали! Он знал, на что шёл, и весь вопрос упирается только в сроки, как долго ему удастся сохранять остатки собственных принципов… Но какие тут к чёрту принципы⁈ Или они, или карьера, слава, деньги и всё, что к ним прилагается…

Мучимый судьбоносными размышлениями, Мирский вместе с гостями и прессой переместился в соседний павильон, полностью занятый макетом подводной лодки. Освещенное софитами, на фоне ядовито-зеленого хромакея, её хищное тело безвольно лежало на стапелях в узком ложе бассейна, наполовину заполненного водой, и напоминало акулу, выброшенную на чужой берег беспощадным штормом.

Шершавое покрытие субмарины плавно переходило от абсолютно черного днища к серебристым бокам, заканчиваясь огромными иллюминаторами в половину рубки. За ними угадывались датчики и механизмы — символы победы технократической цивилизации над природой.

Эллинг, как грань между миром воды и суши, выглядел аллегорией границы, которую пересекла подводная лодка, подобно вылезшему из своего укрытия хищнику. Дальний, не освещенный софитами угол бассейна, где сумрак сливался с черной водой, создавал иллюзию неопределенности. Он олицетворял тайны и вызовы, ожидающие железного зверя в морских глубинах, а суетливый свет — неуместность огромного плавающего гиганта в тесном ложе среди суетящихся вокруг людей.

К подводной лодке хотелось подойти, похлопать по темной шкурке и сказать что-то ободряющее: «не дрейфь, красотка, что-нибудь придумаем, освободим тебя из плена».

Сделав шаг в сторону телекамер под холодный блеск объективов, Дэн встал, как вкопанный, услышав за спиной знакомое сопрано Василисы, звучащее так, словно она выступала обвинителем в суде…

Глава 10

Эхо

Если накануне Василисе конкретно не везло, то утром потрапило дважды. Сначала горничные на этаже опознали в ней гостью телеканала «Звезда», а потом она узнала, что девчонки сегодня будут обслуживать презентацию, для чего из гардероба съемочной группы им выдали аж по два комплекта аутентичной спецодежды сестёр милосердия времен Первой мировой.

Шапочное знакомство незаметно перешло в задушевное. Просьба помочь с костюмом была воспринята с энтузиазмом, и вечером Василиса щеголяла в коричневом платье с белыми накрахмаленными обшлагами, в белоснежном чепчике и фартуке с продолговатым наперсным золотым крестом на широкой голубой ленте. «В этой глубоко обдуманной униформе была и торжественность, и отрешенность от светской жизни, которую вело до того большинство сестер, и даже, пожалуй, обреченность», — так описал современник форму сестер милосердия, учрежденную в 1854 году великой княгиней Еленой Павловной.

В суете ответственного мероприятия про Василису никто не вспоминал. Её не тревожили, не требовали никуда бежать и что-то говорить. Она имела возможность спокойно и обстоятельно лицезреть отечественный гламур, бессмысленный и беспощадный.

Нелепость ряженых в мундиры лейб-гвардии сутулых спин и пивных животиков затеняли обладательницы роскошных вечерних туалетов с надутыми губами-пельменями и ведёрными силиконовыми бюстами, щедро присыпанными бижутерией от Сваровски. Это даже не подделка под бриллианты, а подделка под подделку. Кристаллы этой конторы — ограненные кусочки технического стекла — осколки бракованных оптических прицелов, являющихся профильным производством Сваровски. Эхо прошлого в их исполнении всегда выглядело смешным, а в антураже светского дореволюционного общества становилось ещё и нелепым.

За разглядыванием гламурного стада, лопающегося от чувства собственного величия, время прошло незаметно, пока Василису не позвали на сцену.

А дальше произошло то, чего она никак не ожидала — стремительного наката липкого состояния, выколачивающего воздух из лёгких и блокирующего возможность соображать и действовать. Даже аббревиатура этой гадости — ПТСР — произносится, будто тяжело больной человек заходится кашлем. Именно так чувствовала себя Стрешнева, подходя на сцене к красному кругу, окаймленному лазерными лучами. Вместо него Васе почудился зев люка БМП-2, откуда било беспощадное пламя, облизывающее тело её командира, самого дорогого человека, которого она должна была, но не успела спасти…

Видение было настолько реалистичным, а паника — неконтролируемой, что Стрешнева каждой клеточкой ощутила, как деревенеет ее тело, а все органы чувств словно отключаются, оставляя ее в звенящем вакууме.

Не в силах сделать более ни шага и не отрывая глаз от полыхающего светом пятачка, Василиса застыла в метре от него и пыталась бороться со своим замешательством, пока её представлял ведущий.

«Ну же, соберись, мямля!» — ругала она себя, пока второе «я» отчаяннно упиралось, порываясь то ли грохнуться в обморок, то ли пуститься наутёк.

Ища поддержку, Стрешнева оглянулась и уперлась в насмешливый взгляд этого мерзкого пижона, нагло показывающего язык.

Злость, заполнившая все клеточки, выбила из них липкий, противный страх, и Василиса решительно подняла руку, рисуя в воздухе свой автограф и одновременно делая шаг вперёд…

Ей показалось, что своим кулачком она проткнула что-то мягкое и оно раздалось, расступилось, как раздвигаются театральные кулисы… Огромный студийный ангар куда-то пропал, растворился бесследно и она оказалась на той самой опушке, где перед роковым обстрелом стояла их БМП. И точно так же, высунувшись наполовину из люка механика, стоял, как живой, её командир, ковыряя рацию и ругаясь вполголоса на войну, бандеровцев и гада-интенданта, который хуже врага. Он был совсем рядом, живой, пахнущий дымом и дёгтем. Легкий ветер касался его русых волос, только-только отросших после ранения, обнажая розовый неровный шрам, протянувшийся от лба до затылка. Василиса невольно всхлипнула. Командир поднял голову и нахмурился.

— Стрешнева, ты что тут делаешь? Хотя… — он бросил взгляд на полуразобранную рацию, — давай, по-быстрому организуй аккумулятор от этой адской машины. Опять сел, сволочь…

Абсолютно автоматически, действуя на инстинктах, Василиса кивнула, развернулась, сделала шаг и услышала, как сзади схлопнулись невидимые кулисы, вокруг всё стемнело, а потом зажглась «аварийка», тускло освещая съемочный павильон с этой нелепой презентацией.

Очнулась она в гримерке, где девчонки налили ей крепкий чай с коньяком.

— Вася, — широко раскрыв глаза от изумления, теребила ее новая подружка, похожая на монашку в своем одеянии сестры милосердия, — а что это было?

— Ты о чем?