Ночной убийца - Александр Александрович Тамоников

нелепо и даже жалко. Вот она, страшная действительность, от которой никуда не деться, не уйти от законов, на которых строится вся работа подобных служб. Да, не виновен Кузин, это очевидно! Но все должны знать, что он под следствием, что он арестован. Кому надо, тот обязательно наведет справки и выяснит, где и как содержится Кузин. Совсем немного фальши, и враг все поймет. А ведь как ни крути, а Кузин арестован по обвинению в убийстве.

– Как вы, Степан Артемьевич? – спросил Коган, откинувшись на спинку стула и разглядывая лицо арестованного с впалыми небритыми щеками.

– Претензий и пожеланий нет, гражданин начальник, – отрапортовал Кузин.

– Понятно, что нет, – кивнул Коган. – Если вам что-то нужно, вы мне составьте список, и я вам принесу все необходимое. Может быть, теплое белье, свитер нужны? В камере не холодно?

– Да не в камере холодно, поймите вы! – с мучительным стоном заговорил инженер и постучал себя по груди. – Вот сюда, сюда будто ледяной кол забили! Почему мне не верят, почему я здесь, ведь я убил врага, садиста, нелюдь настоящую!

Коган не стал сразу отвечать. Человеку надо дать выговориться, излить все, что накопилось в душе. Начни раньше времени говорить, и беседа превратится в перепалку, когда каждый из собеседников не будет друг друга слышать. И чтобы этого не произошло, чтобы Кузин вел себя естественно, приходилось оставлять в нем эту частичку вины. И когда боль и злость выплеснулись наружу без остатка, когда Кузин остался сидеть на табурете, сжав голову руками, Коган наконец заговорил.

– Я вам уже объяснял, Степан Артьемьевич. Я объясню еще раз, раз вы не понимаете. Но учтите, что больше мы возвращаться к этому вопросу не будем. Я верю вам, я верю в то, что вы рассказали про провокации на КВЖД, про гибель вашей жены. Я сталкивался со всем этим и раньше, не раз сталкивался. Но вы не учитываете, что ваше поведение, ваш поступок в определенном смысле не соответствует нормам государства, в котором мы живем. А в нем должен главенствовать закон прежде всего, а не эмоции. Вы, между прочим, утолив свою ненависть, нанесли большой урон органам. Вы за себя отомстили, за жену, но вы уничтожили важного свидетеля. А ведь этот Овсянников не хлебом на рынке торговать сюда прибыл. Он прибыл тайно, как враг, с намерениями против нашего народа и нашей страны. Он японский шпион, Степан Артемьевич. А вы своим поступком нанесли очень большой вред. Через Овсянникова, доложи вы о нем, как положено, мы могли бы раскрутить всю шпионскую сеть, а мы из-за вашего поступка должны теперь гадать на кофейной гуще. Да еще в то время, когда в Москве проходит важная межгосударственная конференция. Вы понимаете, что вы натворили?

– А мог я вынести это? – слабо возразил инженер. – Увидеть его, узнать и совладать с собой я мог? Какие силы на это нужно иметь?

– Какие силы имеют солдаты на фронте? Нечеловеческие! А те, у кого сил уже не остается, те погибают, но погибают с честью, не подводя своих товарищей. И вы солдат, мы все сейчас солдаты, пока идет эта страшная война. Мы все солдаты до тех пор, пока не прикончим гада в его логове. Думаете, у вас одного погибла жена? А сколько их, замученных, сожженных, угнанных в рабство! Горя столько по всей стране, что еще долго сердца в каждой семье будут обливаться кровью от воспоминаний о том, что было. Так что давайте закончим эти разговоры. Я вам сказал, что так надо, надо создать видимость вашего ареста и помещения под следствие. Враги должны знать, что вы в тюрьме. Так будет больше пользы нашей стране. В противном случае они поймут, что мы все знаем, и скроются. Вы поняли меня?

– Да-да, Борис Михайлович, я, конечно, понял, – закивал инженер. – Просто, сидя здесь, невольно начинаешь ощущать, что жизнь кончилась и что, кроме этих стен, железных дверей камер и шагов часового за дверью, уже ничего и никогда не будет.

«Эх, Кузин, Кузин, – подумал Коган, доставая пачку папирос и давая прикурить арестованному. – А ты думаешь, что, кроме тебя, никто этого не испытывал? Ты рассказываешь это человеку, который сидел вот так же, и не один месяц, и ждал, между прочим, расстрельного приговора. И я сидел, и Шелестов, и Витя с Мишей сидели. Платов нас тогда вытащил, рискнул, не поверив доносам, не поверив в нашу вину. И Берии доказал, что на нас можно положиться. А был у нас тогда выбор? Не было. Нам сказали так – если будете выполнять приказы, с вас снимут все обвинения. Подведете хоть раз, и приговор вступит в силу в тот же миг. И мы сражались, мы выполняли немыслимые приказы и выжили. И нам вернули звания, награды. Теперь мы уже не подследственные, которых выпустили под залог честного слова. Теперь мы снова полноценные работники НКВД, особый оперативный отряд в личном подчинении наркома Берии. Обида? Да какая там может быть обида! Нам дали возможность сражаться с врагом, и этого достаточно. Вся страна сражается, и мы в том числе. Где те люди, что обвинили нас, оболгали? Черт их знает, уже наверняка нет в живых. Такие долго не живут, а живут те, кто за Родину готов себя не пожалеть. Так что, товарищ Кузин, это твой окопчик, твое поле боя. И ты должен победить, выжить в этом бою, потому что это нужно для Родины».

– Давайте сегодня, Степан Артемьевич, поговорим о том, где и с кем служил Овсянников в те годы, когда вы с ним столкнулись на Дальнем Востоке. Вы ведь там многое слышали, о чем-то разговаривали с другими русскими, газеты читали. Наверняка какие-то слухи доходили до вас. А они не всегда ложные, эти слухи среди людей.

И Кузин, собравшись, снова начал рассказывать о событиях тех лет, о мужестве, с каким трудились советские люди, работники советской части КВЖД. О том, что творилось в Маньчжурии, о том, как вели себя эмигранты. Кто-то голодал, но не продавал своей чести, кто-то, зная, что его ждут репрессии, соглашался вернуться в Советскую Россию. А кто-то шел в услужение к японцам, всем там заправлявшим. Кто за кусок хлеба шел, а кто и по убеждению. Это уже были настоящие враги Советского Союза и его народа.

– Так к какой категории вы относите Кирилла Овсянникова? Он убежденный враг или за кусок хлеба продался?

Шелестов ждал Сосновского в машине, стоявшей в темном переулке. Михаил появился из темноты в точно