Обыкновенная война - Борис Геннадьевич Цеханович

– Товарищ майор, я ничего не помню. Простите меня дурака, избейте, но я ничего не помню. Я ничего не имею ни против вас, ни против начальника связи, – жалко лепетал солдат, когда я ему рассказал, что он вытворял.

– Я что, солдат, священник чтобы прощать тебя или не прощать? Ты, скотина, понимаешь: что если бы ты вчера в нас выстрелил и убил, то что тебе светило бы? Чмо, ты!

Повернулся к связистам и своим солдатам, которые обступили нас: – Посмотрите бойцы, к чему может привести пьянка. Лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих. Ладно, убивец, пошли со мной.

– Куда? – Испуганно и одновременно настороженно вскинулся солдат.

– Видишь, в поле стоит комбайн, вот сейчас пойдём со мной и ты расстреляешь его из гранатомёта, – я показал рукой на сельскохозяйственную машину, одиноко стоявшую у дороги, поднял с земли два одноразового гранатомёта и сунул их отшатнувшемуся связисту.

– Я не пойду, товарищ майор.., я не пойду, – попятился от меня солдат.

– Не просто солдат пойдёшь, а побежишь. Побежишь впереди меня и будешь стрелять. Я тебя, гад, научу как целиться в своих. Вперёд, солдат, – сильным пинком заставив, бойца идти в сторону поля.

Подошли к комбайну и обошли его кругом: – Посмотри, какой он – почти новый, может быть и целый, но сейчас мы его взорвём, то есть ты его взорвёшь, чтобы у тебя полностью пропало желание даже брать в руки гранатомёт…

– Товарищ майор, давайте не будем этого делать, – плакался солдат, – ведь жалко, да и зачем?

– Ага, двух майоров завалить по пьянке – не жалко, а комбайн – жалко. Ни хрена, солдат, сейчас ты его расстреляешь, или я тебя тут сам расстреляю. Пусть тебе это будет уроком на всю жизнь.

Мы отошли на сто метров от комбайна, связист поднял с земли гранатомёт и раздвинул его: – Товарищ майор, может быть не будем?

– Будем, солдат, тем более что ты уже привёл гранатомёт в боевое положение. Стреляй!

Связист поднял гранатомёт, приложился к прицелу, я тоже внутренне сжался, ожидая оглушительного грохота. Грохнул выстрел, граната вылетела из контейнера и тут же впилась в середину комбайна. Пламя разрыва на мгновение охватило всю машину и исчезло. В разные стороны полетело несколько небольших кусков металла и на этом всё закончилось. В машине не было ни капли топлива, и из середины комбайна потянулась лишь тонкая ниточка дыма, а вскоре и она исчезла. Больше мы стрелять не стали.

После обеда я взял две бутылки водки и поехал во вторую роту, чтобы отблагодарить командира взвода, да и просто посидеть с Сергеем Викторовым, который стал ротным после смерти капитана Нестеренко. Мотострелковая рота за эти дни продвинулась вперёд и теперь занимала позиции вдоль окраины Новых Атагов. Впереди позиций, в двухстах метрах, виднелся полуразрушенный дом, который мы разбили двумя ракетами в первый день взятия берега Аргуна. Когда слез с БРДМа, то сразу же увидел ходившего по траншее чеченца лет шестидесяти пяти, который переходил от одной кучки солдат к другой и о чём-то разговаривал с ними, что мне здорово не понравилось.

В одиноко стоявшем сарае, командном пункте роты, за накрытым столом, меня уже ждал капитан Викторов и командир взвода Дима. Поздоровавшись с обоими, я сразу же сказал о чеченце в траншеи.

Сергей усмехнулся и пригласил жестом за стол: – Боря, ведь это твой дух, – загадочно проговорил он.

– Какой мой?

Офицер налил в кружки водку и поставил бутылку на стол: – Это хозяин разрушенного тобой дома. А ходит он здесь уже второй день: уговаривает солдат помочь ему, за деньги, конечно, разобрать дом по кирпичику, чтобы построить себе новый.

– Серёга, точно что ли? Так я тогда пойду, мне ведь интересно поговорить с ним. – Я вскочил из-за стола, но Викторов схватил меня за рукав.

– Боря, погоди, ты куда? Давай хоть выпьем для начала.

Торопливо выпив свою порцию водки, я выскочил из сарая и пошёл по траншее. Увидев чеченца в окружение солдат, приосанился, поправил автомат и подошёл.

– Что это здесь за гражданские лица ошиваются? – Суровым командирским голосом спросил у солдат. – Если задержанный, то тогда отправьте его в штаб полка.

Бойцы заулыбались, понимая подоплёку происходящего, и бодро доложили: – Товарищ майор, это хозяин вон того разрушенного дома, – солдат сделал ударение на слове «разрушенный» и «того».

– В чём проблемы, отец?

Старик пожал плечами: – Да проблем в общем-то и нет. Вот хожу, с разрешения их командира, пытаюсь кого-нибудь уговорить, чтобы за хорошую плату и питание, разобрать развалины по кирпичику. Всё равно от безделья в окопах маются.

Я посмотрел на дом, а потом с наивностью в голосе протянул: – Да, нехорошо получилось с домом-то. А кто его тебе разрушил – боевики что ли? У нас ведь с вашей деревней перемирие заключено было.

Старик остро и неприязненно сверкнул на меня глазами, нахмурил брови, спрятав взгляд: – Да нет…, ваши это сделали – федералы.

Наступило молчание. Старик переминался с ноги на ногу, не зная как ему поступить: может ли он уйти домой или задержан этим непонятно, откуда взявшимся офицером. Солдаты тоже молчали, ожидая продолжения разговора.

– Да, хороший дом, богатый. Жалко, наверно?

Старик с достоинством посмотрел на меня: – Да, дом хороший был, но если мне солдаты помогут разобрать развалины, то к осени я новый – ещё лучший дом построю. Дом не жалко: жалко, что сгорели во время пожара реликвии семьи – тапочки прадеда. А так: хозяйственные постройки остались, жить пока можно и в них.

– А чего ты отец ходишь и просишь помощи у солдат, почему тебе не помогут сыновья, соседи?

– У соседей своих проблем полно, а сыновья мои в России; от греха подальше, – старик ссутулился, считая, что разговор закончился, вылез из траншеи и, опустив руки вдоль туловища, побрёл в сторону дома. Может, фигура одиноко бредущего старого чеченца через поле к своему разрушенному жилищу и вызвала бы у кого-нибудь жалость, но только не у меня. Судя по взглядам и репликам солдат, жалости не наблюдалось и у них.

Сколько бы я не встречал чеченцев, сколько бы с ними не разговаривал: все они «были» мирные, белые и пушистые, все они против Дудаев и за русскую власть. То же самое я слышал и от знакомых офицеров. Куда бы наша артиллерия не стреляла, потом приходили старейшины и докладывали, что во время обстрела погибало такое-то количество детей, стариков и женщин. Мужчин как