Над законом - Андрей Воронин

Точно! А позже он вернулся, забросил телефон и 'зауэр' в машину, а 'тулку' отнес в дом и зачем-то пристроил на лежанке рядом со спящим Борисычем – тоже, надо думать, был хорош...

– Так, – вслух сказал Илларион.

Получалось, что и ружье, и телефон тоже остались в угнанной машине. Теперь Забродов начал по-настоящему злиться. В конце концов, он не мальчишка, чтобы его мимоходом, даже толком и не разглядев, раздевали до нитки какие-то увальни. До чего же это я дошел, свирепо думал он, что собрался звонить Мещерякову и просить о помощи? Да ему бы никто не поверил, вздумай он рассказать об этом у себя на службе! Нет, господа латышские стрелки, так у нас с вами дело не пойдет!

Инструктор спецназа ГРУ Забродов легко, без помощи рук поднялся на ноги, повернулся спиной к пожарищу, вышел на дорогу и походным шагом направился в сторону ближайшей деревни, до которой было около пяти километров. Позади него с шумом обрушился дом, взметнув в казавшееся угольно-черным по сравнению со слепящим пламенем небо огромную тучу оранжевых искр. Некоторое время пламя освещало Иллариону путь, но вскоре стало слабеть, а затем, когда лесная дорога повернула налево, огибая поросший корабельными соснами бугор, и вовсе исчезло из вида.

Участковый носил погоны старшего лейтенанта и большие буденновские усы, почти совсем седые и основательно пожелтевшие от никотина. В них усматривалась даже некая прозелень, очень заинтересовавшая Иллариона, давно не видавшего на лицах соотечественников таких волосяных аномалий. Старлей был похож на моржа в роли царского городового. Не хватало только тяжелой шашки на боку да свистка на цепочке.

Порывшись в глубоких карманах форменных галифе, 'городовой' выудил оттуда пачку сигарет 'Стрела' и протянул ее Иллариону. Илларион из вежливости взял одну сигарету и прикурил от поднесенной участковым спички. Другую сигарету старший лейтенант закурил сам, воткнув ее куда-то в недра своих чудовищных усов. Наблюдая за тем, как он прикуривает, Илларион впервые в жизни подумал о том, что усы – штука огнеопасная.

– Говно дело, – будничным тоном сказал участковый, выстреливая потухшей спичкой в сторону еще курившегося дымом пепелища, посреди которого нелепо и страшно торчал закопченный остов русской печи.

Илларион согласно кивнул. Позади потрескивал, остывая, двигатель милицейского 'уазика', на котором они с участковым приехали на кордон. В чудом уцелевшем сарае, не переставая, призывно ржала лошадь и надрывно мычала корова, жалуясь на боль в переполненном вымени. Только Мамай молчал, лежа возле будки пестрой кучкой меха.

– Совсем говно, – сказал участковый.

Илларион с интересом смотрел на него, гадая, какое решение тот примет. Соблазнится ли легкой жертвой в лице беспаспортного чужака или предпримет добросовестное расследование, для которого, если говорить честно, у него не было ни сил, ни технических возможностей.

Участковый, как видно, был стреляным воробьем и избрал третий путь.

– Вот что, – медленно, раздумчиво сказал он, обводя взглядом то, что осталось от кордона. – Если ты не врешь, значит, дело это гиблое. Ничего мы тут не докажем. Своего этого.., ну, которого ты, говоришь, порешил, они, похоже, успели увезти, а пули... Если и есть они, эти пули, все равно...

Он помолчал.

– Должны быть еще и гильзы, – осторожно сказал Илларион. – Много гильз.

– Пули, гильзы... – проворчал участковый. – Ты понимаешь, о чем говоришь? В общем, так. Давай договоримся: я тебе – билет до Москвы, а ты – молчок. Не было тебя здесь, понял? Борисыч по пьяному делу сгорел, вот и все дела.

– Ты что это, никак, боишься? – спросил Илларион.

– Дурак ты, московский, – вздохнул участковый. – Вот ты, я вижу, не боишься, а зря. Тут, брат, закона нету. Тебе машины своей жалко? Ты жизнь свою пожалей, чудак. Разве ж можно ее за железяки отдавать?

– Ого, – покачал головой Забродов, – сильно сказано.

– Как есть, так и сказано. Нет, я не спорю, ты в своем праве. Можешь писать заявление, приму. Следствие начнется, с тебя – подписку о невыезде, само собой, потому как единственный свидетель, да и сам под подозрением... Я уж не говорю о том, что жрать тебе нечего.., как думаешь, почему? Да потому, что не успеешь ты проголодаться.

– Ты меня не пугай, – возразил Илларион, – пуганый я.

Участковый некоторое время разглядывал его выцветшими глазами, словно что-то прикидывая.

– Вижу, что пуганый, – сказал он наконец. – Здесь таких пташек, считай, что и нету.

– Давай начистоту, папаша, – предложил Илларион. – Я вижу, что зарплату ты только от государства получаешь, иначе разговор у нас с тобой вышел бы совсем другой.., так?

– Допустим, – сказал участковый.

– Ясно даже и ежу, – твердо сказал Илларион. – А раз так, то тебе, по идее, должно быть стыдно на улицу выходить.

– А ты кто такой, чтобы меня стыдить? Ты вот поживи здесь месяц хотя бы, тогда и стыди.., если захочется.

– Так я же не про то, – сказал Илларион. – Ты со мной по-честному, и я с тобой по-честному.

За предложение твое спасибо. Только мне оно не подходит. Может, тебе это и смешно, но я человек гордый. Не люблю я, когда меня ноги вытирают.

– Ишь ты... Ну, и чего ж ты хочешь?

– Для начала узнать, почему ты так уверен, что официальное расследование.., э.., не состоится?

– Тут граница. Люди здесь большие деньги делают. Кому это надо, чтобы из-за какого-то егеря, да еще из-за твоей машины сюда следователей из области понаехало? А коли откроется, что автоматчики эти из-за кордона приходили, так и из самой Москвы. Газеты, телевидение – дело-то громкое. А если за этот хвостик потянуть, такое на свет божий вылезет... Да чего там, тут ведь каждого второго сажать можно, если не каждого первого.

– Так-таки и всех? – усомнился Илларион.

– По мелочи если брать, то, пожалуй, и всех.

Кто проводником, кто сам промышляет по своему разумению... Браконьерство, конечно, не без того.

– Это понятно, – поддакнул Илларион, – граница все-таки.

Участковый вдруг скрипнул зубами.

– Голыми руками душил бы гадов, – с нескрываемой ненавистью сказал он. – Глаза бы выдавливал...

– Следствию все ясно, – сказал Илларион. – Руки коротки, так?

Участковый взглянул на него с яростью, которая, впрочем, немедленно потухла, сменившись выражением беспросветной тоски.

– Так, – медленно сказал он.

– Я, пожалуй, задержусь тут на некоторое время, – сказал Илларион. – Воздух здесь у вас просто исключительный. Я только теперь понял, что в Москве кислорода вообще нету. Местные органы охраны правопорядка не возражают?

Участковый безнадежно махнул рукой.

– Не на свои же тебя хоронить... Жена-то есть?