Дальнобойщица - Андрей Дышев

– Не знаю, кто ему из родственников помог, но вот уже, считай, год, как он купил этот трактор, – рассказывал участковый, вынужденный все время оборачиваться, чтобы идущие за ним следователь и медик все правильно услышали. – Женился недавно, но детей пока нет. Сначала работал в совхозе, возил то навоз, то зерно, а потом занялся бизнесом, итить его!

– А что за бизнес? – спросил Воронцов, закуривая на ходу.

– В нашем сельмаге ведь шаром покати! А если хорошо прольет, то, считай, неделями даже хлеба не видим, не говоря уж про колбасу или йогурт какой. А этот шустряк на своем тракторе в любой дождь может в город проехать, ему грязь нипочем. Вот он и смекнул, на чем можно деньги делать. И стал оттуда продукты возить, а здесь продавать. И сыр, и колбасу, и водку, и консервы. Считай, все, чего душа пожелает. Продавал, естественно, дороже, чем покупал. Хибарку какую-то сколотил, витрину сделал. Народ к нему даже из Глазова и Курманова за продуктами ходит, особенно за водкой…

– Спекулянт, – вставил Довбня. – А водка у него почем?

– Каюсь, Юрий Васильевич, – проигнорировав вопрос медика, продолжал Шурик. – Я сквозь пальцы смотрел на эти его штучки. Конечно, у него ни лицензии, ни разрешения, ничего. Но разве я думал, что алчность доведет его, считай, до преступления!

– Где он берет продукты? – спросил Воронцов.

– С оптовиками сговорился. Они ему заранее подбирают все самое дешевое. А он только приедет, заберет, рассчитается и уедет. Все организованно, как в армии.

– Тем Миколе хуже, – ответил Воронцов. – А его жена, разумеется, стоит за прилавком?

– Нет, – покрутил головой Шурик. – Жену я давно не видел. По-моему, она в больнице.

Они прошли мимо старой, полуразрушенной церкви, кроваво-красной от оголенного кирпича, с кирпичным куполом, на котором свили гнездо аисты, с пучками травы и даже хилой березкой, выросшими прямо на стенах, и спустились к мосту.

– Плохо, Шурик, что ты смотрел на это сквозь пальцы, – задумчиво сказал Воронцов. – Очень плохо…

– Лишь бы он не расчленил труп, – со слабой надеждой сказал Довбня. – Или, не дай бог, не сжег. А то уже никакую экспертизу не проведешь.

Воронцов промолчал, лишь качнул головой, словно хотел отогнать дурные мысли. Участковый вздохнул и пробормотал: «Ну, Микола! Ну, Микола! Сукин сын! Доигрался-таки!»

Они взошли на пригорок, который местные называли могильником, и приблизились к забору из крепкого крашеного штакетника, к которому проволокой была прикручена фанерка с надписью «МАГАЗИН. КРУГЛОСУТОЧНО». За стволами яблонь и вишен можно было разглядеть колесный трактор с металлическим кузовом.

– Этот? – тихо спросил Воронцов у медика.

– Он, – без колебаний ответил Довбня. – Вот же сволочь! Мы ему машем руками, а он – газку! Лишь бы, гад, не растворил труп в извести или, чего доброго, не провернул его через мясорубку…

– Да заткнись же ты! – попросил его Воронцов и спросил у Шурика: – Оружия за ним никакого не числится? Охотничьего ружьишка или пневматики?

– Не замечал, – ответил участковый и, чувствуя свою косвенную вину, предложил: – Давайте-ка, Юрий Васильевич, я первым пойду.

– Успокойся, – осадил участкового Воронцов и вытащил из кобуры пистолет. – Возьми под контроль левое окно, а ты (он взглянул на медика) правое. Я вхожу в дом, а вы ждете, пока не позову.

– Ради бога, Юрий Васильевич, будьте осторожны, – заволновался участковый. – Если он уже раз на убийство пошел, то второй раз убьет не задумываясь.

– А ты что предлагаешь? – усмехнулся Воронцов. – Отправить нашего эскулапа в город за спецназом? Чтобы потом мы его самого разыскивали где-то в полях между Шауленом и Курмановом?

Он зашел во двор без колебаний и быстро, как к себе домой, будто в комнате надрывался телефон и поднять трубку было некому. Пригибаясь, чтобы не сшибать лбом тяжелые, полные сока яблоки, он подошел к трактору, вскочил на переднее колесо с налипшими на него комьями глины и заглянул в пустой кузов.

Тем временем Довбня и участковый, ломая кусты по своим направлениям, бежали к дому. Шурику было тяжело, ему не хватало воздуха, пот капал с его лица, а фуражка все время съезжала набок. «Эх, Микола, Микола, – переживал он. – Испортил ты себе всю жизнь! Мало, что торгашом стал, так еще и человека ради телевизоров убил!»

Довбня в эти напряженные мгновения был озабочен трупом. Он беспокоился о нем, словно об угнанной дорогой машине, и, как это часто бывает, готов был простить Миколе его злодейство, если он только не провернет покойника через мясорубку.

Тропинку, ведущую к крыльцу, перегораживал помятый грузовой контейнер, поставленный на торец. На стороне, обращенной к Воронцову, было прорезано большое окно, и за стеклом, на полках, демонстрировали себя разноцветные упаковки. Крупы, сахар, соль, спички, масло… Под каждой упаковкой – ценник, сделанный из листочков старого перекидного календаря. На стене контейнера приклеен лист бумаги, на котором было написано: «Господа сельчане! Что привезти?», а ниже господа сельчане корявыми буквами составили список пожеланий: «1. Жамки. 2. Сялёдку. 3. Гвоздей соточку. 4. Сордельки. 5. Лекарство от давленья. 6. Горялку подешевше…»