Без Любви - Борис Седов

Набрав полный пузырь воды, я быстренько собрался и, закинув за спину рюкзак, повернулся в ту сторону, куда мне следовало идти. Местность постепенно повышалась и невдалеке, километрах в пяти, виднелась вершина небольшой сопки. Метров сто над общим уровнем пармы. Вот туда я сейчас и пойду. Чем-то мне эта сопочка понравилась.

До вершины выбранной мною сопки я продирался часа два. Наконец я позволил себе бросить рюкзак на землю и закурить. Не знаю, что подтолкнуло меня, но я достал из рюкзака бинокль и стал рассматривать простиравшуюся передо мной тайгу. Причем в том районе, из которого только что ушел. И тут у меня екнуло сразу все.

Да, подумал я, вечная слава интуиции.

С этой сопки тайга была как на ладони. В бинокль были видны даже расплывавшиеся в атмосферном мареве крыши зоны. Но черт с ней, с этой зоной. То, что привлекло мое внимание, находилось гораздо ближе. Километрах в двух от меня, там, где я был не более часа назад, шевелились кусты. Меня кто-то преследовал.

И, пожалуй, я знал, кто это был.

Но как Санек мог решиться на догонялки без оружия, без припасов, без всего, что необходимо в тайге? А вдруг…

Вот черт! Об этом я и не подумал. Они же там, в ФСБ, все шпионы, причем профессиональные шпионы! И всякие шпионские штучки давно уже отработаны и исполняются с легкостью. Разве я могу быть уверен в том, что в поезде не ехал кто-то еще, кто подстраховывал нас? Под сколькими слоями колпака я был на самом деле?

Вот черт!

Вот черррт!

Ну, ладно, бля. Придется сдержать слово и убить Санька.

Но перед смертью он расскажет мне все. Я им, бля, не кукла, которую можно на ниточке водить. Сейчас ты узнаешь, что такое Знахарь. И тогда та оплеуха, которую я закатил тебе в сердцах, покажется тебе ласковым прикосновением материнской руки.

Я начал готовиться.

Поднимать стрельбу мне не хотелось, поэтому я попросту вырезал себе нормальную палицу. Тонкий стволик длиной около метра я очистил от веток, а корневище размером с два кулака обстрогал, чтобы было покруглее. Мне вовсе не нужно было сразу сделать в башке Санька дыру.

Потом - да. Но не сразу.

Чем примитивнее оружие, тем оно надежнее.

Изготовив палицу, я собрал стружки и лохмотья коры и, сбежав по склону метров на сто пятьдесят, остановился и посмотрел наверх.

Так. Он пойдет здесь. И только здесь, потому что именно сюда его пустит тайга. Вон к тем кустам он не пойдет, и на то открытое место тоже. Отлично. И я побежал вверх по склону, роняя на землю сломанные веточки и стружки. Не так чтобы часто, но явно. Он, конечно, попрется по этим следам, а вот когда будет проходить между тех двух елей, получит дубиной по башке. Без затей, как в каменном веке. Мы же в дикой тайге, правда? И вот я стою за стволом вековой ели и держу свою палицу, как бейсбольную биту. А хорошая дубинка вышла, в натуре!

Проходит двадцать минут, полчаса, и наконец я увидел, как метрах в трехстах ниже по склону зашевелились кусты. Идет, пидор! Идет и…

Ага! Увидел стружки. Наклонился, позыркал по сторонам, посмотрел в мою сторону… Жалко, что далеко, не видно выражения лица. Ну ничего, оно у него все равно скоро изменится. А ведь одежонку-то сменил! Точно, он не один меня до зоны вел. Вот суки! Ну ладно, сейчас разберемся. Та-ак, значит, ватничек на нем, кирзачи, как положено, кепарь зэковский, козырек низко опущен… Это хорошо. А еще хорошо то, что моя засада в таком месте, где склон круто поднимается вверх. Так что идти он будет - рыло в землю. И козырек еще. Вот тут-то я его…

И вот наконец Санек приблизился настолько, что я стал слышать его глубокое и прерывистое дыхание. Осталось метров тридцать. Все так, как я и предполагал. Рыло в землю, в руке - палка, и никакого груза за спиной. Понятно. А точнее, ничего не понятно. Ладно.

Ну, еще чуть-чуть, еще…

Он прошел в двух шагах от меня и не заметил.

Как только он миновал засаду, я шагнул на тропинку и, оказавшись у него за спиной, легко и широко замахнулся и с силой вломил ему обстроганным комлем дубинки по позвоночнику между лопаток. Это лучше, чем по башке. По башке и убить случайно можно, а так - никогда. Но эффект тот же.

Санек с хрипом выдохнул воздух и ткнулся лицом в землю.

Я отбросил дубинку, выхватил из-под мышки "макарова", снял его с предохранителя и, перевернув Санька на спину, с ходу воткнул ствол ему в рот, между делом выбив два верхних зуба.

И - здрасьте, жопа, Новый год!

Это был не Санек.

* * *

Таксист сидел в строительной каптерке и внимательно следил за тем, как в почерневшей от чифира кружке закипает вода.

Дверь распахнулась, и в каптерку вошел Лысый.

- Слышь, Таксист, - сказал он, - тебя Железный кличет.

Таксист кивнул, не отрывая внимательного взгляда от кружки.

- Тебя, говорю, Железный кличет, - повторил Лысый, - и сказал, чтобы побыстрее. Дело, говорит, важное есть.

- Иду, иду, - недовольно ответил Таксист и встал, - а ты посмотри за водичкой. Заварка в тумбочке, так что ты сваргань сам и жди меня.

Он натянул лагерный кепарь и вышел.

Войдя в тот самый закуток в столярке, где полчаса назад они прощались со Знахарем, он увидел Железного, который сидел за столом и читал книжку.

Железный поднял глаза на вошедшего, затем заложил книжку щепочкой и отложил ее в сторону. Потом снял очки, положил их в дорогой футляр, а футляр убрал в карман. И только после этого сказал:

- Присядь, Таксист, дело есть.

Таксист уселся на стул и приготовился слушать.

- Значит, так. Бери волыну и догоняй Знахаря. Как догонишь, вали его и сразу возвращайся. За побег отсидишь месяц в кандее и все. Кум не будет поднимать шума, я отвечаю.

Ошарашенный Таксист уставился на Железного и растерянно спросил:

- Завалить Знахаря? Так ведь он же нормальный пацан, да и малява из Питера пришла…

- Слушай меня, Таксист, и запоминай, - перебил его Железный недобрым голосом, и Таксист притих.

Железный, не торопясь, достал сигарету, закурил и, выпустив дым в потолок, заговорил:

- Кто тут нормальный, а кто - нет, не тебе решать. Знахарь - приговоренный. И не было еще такой всеобщей сходки, на которой бы его простили. Питерская братва попросила его отпустить? Попросила. Я его отпустил? Отпустил. Что нужно было, рассказал? Рассказал. Так что братков я уважил. А теперь я сам себя уважить хочу. Или ты в моем авторитете сомневаешься?

И он, прищурившись, уставился на Таксиста, которому сразу стало не по себе.

- Да нет, Железный, что ты, конечно, не сомневаюсь. А что они скажут, когда узнают? Ведь уважуха…

- Вот именно - уважуха. Я себя уважаю. И тот, кто посягнул на общак, не должен жить. Как я сказал, так и будет. А потом, что значит - "когда узнают"? Это от кого они, интересно, узнают? От меня, что ли? Или, может, от тебя?