Когда меняется мир - Сергей Башкирцев

Я не сразу понял, что Женя больше не встанет.

Серая футболка со странной маской продырявлена, точечно окрасившись кровью. Три попадания. Прямоугольные очки припали к бровям. Я присел и стал тормошить его за плечо, но заглянул в померкший взгляд и обмер.

Лицо окостенело в мученических слезах, которые победили человеческую стойкость. Он умер не сразу. Рот слегка приоткрыт. Пули, обожгли и сковали его, а третьей он был сражен наповал и доживал свои последние секунды…

Мне уже пришлось день назад трогать мертвецов, но до Женька, который пять минут назад умничал и был живее всех живых, я дотронулся без отвращения.

– Ты стрелял прямо у меня над головой! Совсем сдурел? – нервно спросил Игнатьич, но умолк, когда увидел мертвого парня.

Он снял кепку и присел. Я решил сделать то же самое, но вместо кепки я нащупал только мокрые волосы. Вымокшая кепка, поддаваясь волнам, прибилась к борту.

– Извини, я не специально, – сказал я дрожащим голосом.

Игнатьич не отрывался от игры в гляделки с убитым Женей. Он провел ладонями по вискам и резко накинул кепку.

Стало так неуютно в одной лодке с мертвецом. Мне наивно казалось, что я сейчас проснусь, и все это окажется бредом. Но события всего наступившего августа небрежно пробежали в моей голове, и мозг отказывался списывать все это на страшный сон.

В молчании мы стали пробиваться в сторону, откуда появился катер. Без труда заглядывая за забор, я увидел адаптированный под наводнение участок: над поверхностью растаявших ледников и мусора виднелись узкие дощатые настилы, которые вели к хибаре. Вода переступила порог дома, но все еще позволяла жить. Резиновая лодочка прибивалась к ветхим стенам. Пожилой человек лежал рядом у трапа, ведущего к крыльцу и сарайчику. Кровяной след на досках говорил о том, что его столкнули для удобства передвижения.

После уголовников вместо забора остались только обломки. И кажется мне, от забора они избавились, чтобы катер подплыл ближе к дому для погрузки.

В доме мы нашли еще одного убитого жильца. Это была супруга. Я зажмурился и в смятении стал пробираться на кухню. Я панически рыскал по кухне, на которой устроили заметный марафет.

– Ты ничего здесь не лапай. Полотенце возьми, чтоб пальчиков не оставить.

Что эти урки здесь забыли? Почему именно здесь? Почему сейчас? Почему их не привлекли другие села? Мне не требовалось подходить к трупу друга, чтобы зарядиться остолбенением и первозданным страхом. У меня эти воспоминания затмевают реальность: стекло разлетается, пули летят в нашу сторону. Женя защитил меня от пуль.

Умный был парень. За что ему такая короткая жизнь? В технике соображал получше многих, самый смекалистый из моих знакомых. Если б не он, мы б и остались в Архангельске. Он вложился в общее дело. Мы были командой. А теперь… он лежит, а запах крови так и пробивается в нос, заставляя дрожать от случившегося и ощущать подступающий выворот.

Прощай, друг.

Глава 8. Снова цивилизация?

Наш лагерь на возвышенности. Значит – похороним по-человечески.

Похороны – такое страшное слово. Помню, как мы с Любой рыдали на похоронах своих любимых родителей. Слезы от припоминания сложно сдержать и сейчас. Очень мы по ним скучаем.

Но, закапывая тело, мне не хотелось плакать, хотя за лето я очень привык к Жене. Из приятеля он превратился в друга. Вместе и Любу спасали, и катер выбить пытались, и вообще с ним мне была как-то больше понятна техника. Он будто б дал несколько советов, как с ней правильно общаться, чтобы она ласково отвечала.

Как же легко может оборваться жизнь. А что дальше? Есть ли душа у человека? Как сфера, например. В ней все качества и, например, предназначенная судьба. Что происходит с ней после смерти? Душа вместе с телом как бы закончила свой путь? Сценарий души дописан? Или она еще наблюдает за тем, как ее хозяина провожают, что говорят о нем? Тут сразу и враги обнаружатся, которым ты верил, и настоящие друзья, которые тебя ценили. Или душа плачет, понимая, что можно было б пожить еще денек, еще минутку? Даже за такое короткое время столько можно было сделать…

Под эти размышления мы молчаливо исполняли завет нашего покойного теоретика. Уксус действительно помог от белесого нагара. От солевых отложений с ним мы избавились быстрее, чем отковыривали бы всухую. Когда зной начал спадать, мы установили мотор и попробовали его завести. На второй раз сработало. Осталось надеяться, что мотор не сдохнет по пути к Красноборску.

Нас провожал выглядывающий из-под веток самодельный крест из палок с надписью: «Евгений Тарков. 2017». На кольях висел его рюкзак.

Я уселся на переднее сидение. С опаской я оглядывался на место, где лежал Женя. Лужи крови больше не было. Как юнги на флоте, мы выдраили пол. Сидение обернули пакетами с изолентой. На голое кресло я б ни за что не сел.

Позади шуршали пакеты и рюкзаки, булькало в канистрах топливо. Вторая пятилитровая тара с водой почти пустая. Но все было не так. Да, никто не ожидал такого внезапного ухода нашего бесстрашного инженера. Игнатьич посматривал на меня, как психиатр на пациента с опаской, не сошел ли я с ума, и понижал скорость. Техника больше не капризничала, и, будто пользуясь незримой помощью Женька, мы приближались к Красноборску.

Справа снова вылезло шоссе, на котором показалось несколько легковушек. Минуя перешейки, мы прошли первые скопления техники МЧС. СВП, кайманы, лайнеры. У церкви разместился пост береговой охраны и полиции.

Игнатьич оживился, будто после долгого шокового сна:

– Отошли от территории ЧС, и смотри: людей со службами больше.

– Ага. Где ж они раньше-то были… – неохотно ответил я, щурясь от сухого ветра, пробивавшегося через щели, которые оставил скотч.

Состояние катера заметила полиция. Громкоговоритель приказал подплыть. Это для меня не было чем-то пугающим. Я все еще переживал осознание того, что Жени больше нет.

– Граждане, что это у вас со стеклом?

– Беглых мы ваших видели.

Полицейский настороженно пересматривался с Игнатьичем, прикрывая взгляд темно-синей кепкой.

– Каких беглых? По разнорядке уже не раз таких получаем.

– Четверо беглых. На катере, как ваш, разъезжают. Когда они впопыхах откуда-то линяли, мы прямо на них наткнулись. Смотрите, что со стеклом, с носом сделали.

– Когда это было?

Пока Игнатьич объяснял ситуацию полицейскому, умалчивая одну печальную подробность, я изучал освещенную даль. В холодном облачном небе растеряно витали