Украденное братство - Павел Борисович Гнесюк

за руль, чиркнул ключом, и двигатель послушно, с легким ворчанием, заурчал. Пять минут неспешной езды по тихим, утопающим в зелени акаций и каштанов, улочкам спального района — и он уже сворачивал на оживленную трассу, ведущую к его СТО.

Его сервис стоял на отшибе, у самой развилки, что было и удобно для клиентов, и выгодно для него. Небольшое, но аккуратное здание из рыжего кирпича, с двумя подъемниками и широкими, всегда готовыми распахнуться воротами. Над входом висела неброская, но сделанная на совесть вывеска: «СТО Миколы. Быстро и качественно».

Войдя внутрь, он привычным, почти ритуальным движением щелкнул выключателем. Флуоресцентные лампы моргнули раз-другой и зажглись, озарив резким белым светом его царство — царство чистоты, порядка и ума, которое он сам и создал своими руками. Воздух был насыщен знакомым, почти родным коктейлем запахов: бензина, машинного масла, резины и сладковатой, навязчивой отдушки освежителя.

Из небольшой, но мощной колонки на столе у компьютера полилась негромкая, мелодичная музыка — что-то из «Океана Эльзы», нейтральный, ни к чему не обязывающий фон, не раздражающий клиентов. На стене висел потрепанный временем, но любимый плакат с юмористическим изображением разобранного до винтика ВАЗ-2109, а рядом — новый календарь с видом на заснеженные, величественные Карпаты.

Первым делом он подошел к небольшой газовой горелке, стоявшей в углу на верстаке, и принялся за свой утренний ритуал — варку кофе в турке. Свежемолотые зерна, щепотка сахара, холодная вода из-под крана — движения его были отточены до автоматизма, до мышечной памяти. Пока кофе закипал, поднимая темную пенку, он успел проверить инструменты, разложенные по своим местам в идеальном порядке, и бросить быстрый, оценивающий взгляд на расписание на день, отмеченное на большом настенном планшете.

В этот момент во двор, пыхтя уставшим дизелем, закатился знакомый, исцарапанный городской жизнью «Фольксваген-Пассат» цвета мокрого асфальта. Из него вылез Семён, его постоянный клиент, таксист лет пятидесяти, с лицом вечного философа за рулем и в глазах — неизменной усталостью от дорог.

— Микола, привит! — Семён провел широкой ладонью по затылку, оставляя сальную полосу. — Слухай, у мене знову той стук на ливом… Ну ты знаешь, як завжды.

Николай, не поворачиваясь, снял с огня турку и разлил густую, ароматную, почти черную жидкость по двум небольшим стаканчикам. Подавая один Семену, он улыбнулся своей спокойной, открытой улыбкой:

— Привит, Семене! Так, знаю. Пидшипнык шаровый. Я вже на склади тоби новый зарезервував. Заизджав бы вчора — встиг бы до рейсу.

Семён взял стаканчик, благодарно хмыкнул и тяжело, от самого сердца, вздохнул:

— Та знав я… Дочка в универи затримала, гроши везе. Вси вони навчаються, а батьки працюють на ихне навчання.

Он достал из потрепанного чехла телефон и протянул Николаю, показывая фотографию. На экране улыбалась милая, ясноглазая девушка на фоне старинной, пропитанной историей львовской архитектуры.

— Ось, дивысь. У Львови, архитектуру вывчае. Краса!

Николай внимательно, не торопясь, посмотрел на фото, и его лицо смягчилось, стало каким-то домашним, теплым. В его глазах вспыхнула та самая, знакомая до боли отцовская гордость, которую он видел в себе, глядя на спящую Юлю.

— Молодец дивчина, — искренне, с одобрением сказал он. — Моя Юлька тоже туда хочет. Блогером там, чы шо…

— Та нехай вчиться, де хоче, — махнул рукой Семён, допивая кофе до дна. — Лышэ б миру було.

Эти простые, будничные слова повисли в прозрачном утреннем воздухе, тихие и бесхитростные, но именно в них была заключена вся суть той жизни, что они вели, того мира, что они для себя построили. Мир, покой и возможность чинить машины, растить детей, пить утренний кофе и не оглядываться на забор, не прислушиваться к отдаленному гулу.

А Николай вернулся к своему остывшему кофе, к знакомому, утешительному стуку молотка по металлу и к тихому, монотонному голосу Семена, рассказывающему очередную забавную историю из жизни таксиста. Солнце поднималось все выше, заливая щедрым светом его маленькое, честное, выстраданное царство, этот последний, хрупкий островок спокойствия и привычного труда перед надвигающейся, уже слышной на горизонте, бурей.

Солнечный луч, густой и тяжелый, как растопленное золото, медленно перетекал по бетонному полу мастерской, пока не уперся в днище приподнятого на подъемнике «Фольксвагена». Он выхватил из полумрака смотровой ямы две согнутые спины в синих спецовках. Николай, с длинной трещоткой в руке, с глухим, сочным хрустом завершал отворачивать последний, прикипевший болт.

Шаровый шарнир, с вытекшей из разорванного пыльника смазкой, с тихим, почти человеческим вздохом отделился от рычага подвески. Рядом, придерживая тяжелый узел, стоял Олег, его молодой помощник. Лицо парня, заросшее легким юношеским пушком, было искажено гримасой предельной концентрации; на лбу и висках выступили капельки пота, смешавшиеся с дорожками грязи и пыли, образовав причудливые разводы.

Весь их мир в этот момент сузился до этого стального сустава, до едкого, знакомого до боли запаха старого масла, солярки и химической отдушки «вэдэшки», до мерного, гипнотизирующего шипения пневматического гайковерта, доносившегося из глубины цеха.

— Микола Иванычу, а почему оно всегда стучит именно у таксистов? — Олег, не в силах больше держать в себе вопрос, который, судя по всему, крутился у него в голове с самого утра, наконец разжал губы, и слова полились тихо, прерывисто. — У Игоря с пятого двора… Как будто закон таков. Не выходить ни одного месяца.

— Потому что они, Олежа, не ездят, а работают. — Николай не поднял головы, продолжая скоблить посадочное место от старой, засохшей грязи. Его голос прозвучал глуховато, будто бы отражаясь от массивной конструкции подъемника. Он на мгновение замолк, ловко вставляя на место новый, блестящий свежей смазкой шарнир. Его пальцы, грубые и короткие, двигались с удивительной точностью. — У них каждый день — тысяча выбоин, ям и резких торможений. Вин и везет людей, и везде их проблемы, и везде место, которое понемногу разваливается. Машина все это почувствует. Словно живая. — Принялся рассуждать Николай на местном диалекте. — Мотор стонет, подвеска скрежещет, а руль бьет в руки при каждой трещине в асфальте… А вот шаровые… первые не выдерживают. Как и человек.

Он наконец оторвался от работы и посмотрел на парня поверх очков, и в его глазах, обычно ясных и спокойных, мелькнула тень чего-то большего, чем просто ремонт машины. Это была какая-то глубокая, выстраданная уверенность.

— Если вокруг одни выбоины, — тихо, почти назидательно добавил он, — то рано или поздно и в человеке застучит. Все начинает ломаться с середины и получается надо умудриться видеть выбоины даже там, где их нет.

Олег кивнул, впитывая не только техническую, но и сгусток этой странной, бытовой философии. Потом его лицо озарила новая, внезапная мысль,