Спартачок. Двадцать дней войны - Владимир Борисович Журавлев

— В колонну по трое, за направляющими, след в след! — тут же заорал Харчо. — Булат, Скорпиону врежь — истерит! Не толкаться, не спешить, в сторону не шагать! Слушать команды! И… вперед!

Майор хэкнул, вывалился наружу, пристроился рядом с Грошевым.

— Вот так и пойдем! — подмигнул он замполиту. — И дойдем! Потому что у нас РЭБ, а у них нет!

— Всё у всех есть, — недовольно сказал Грошев. — В чем проблемы? Вместо меня — отделение с армейскими дробовиками, совмещенный залп достаточно результативен. И саперную подготовку каждому бойцу. С тренировкой на полигоне. И контрбатарейную борьбу. В чем проблема-то?

— В олигархате? — жизнерадостно гоготнул майор. — Давай-давай, мы почти согласны на революцию!

— Да? Ну тогда бегом, маршрут чистый на пятьсот.

— Бегом пятьсот! — гаркнул майор.

Колонна с матами и бряканьем перешла на бег…

Солнце клонилось к дымному горизонту, а они все еще были живы. Каждые полчаса заскакивали в укрытия или просто прятались по развалинам, снайпер отрабатывал по дронам — и шли вперед. Несколько раз по ним били пристрелочными, но без результата. Один раз крепко взялись за кого-то в соседнем квартале, видимо, тоже кто-то пытался идти на ротацию.

Внезапно колонна встала. Грошев пошел к стене уцелевшего дома, наклонился.

— Твою ж дивизию… — вырвалось у замполита. — Трупы… нельзя трогать трупы — заминированы!

— Знаю, — донесся спокойный голос Грошева. — Не всегда. Эти чистые. Шкапыч, распорядись, чтоб оружие прибрали.

Они лежали рядком там, где их накрыло — восемь иссеченных, изуродованных тел. Судя по экипировке — разведка. Несло от «чистых» так, что замполита чуть не вывернуло. Он торопливо, стараясь не дышать, оттащил тубусы гранатометов. Вернулся за остальным — и все же не удержался, откашливался потом долго и с мучительными резями в желудке.

— Дальше не пройдем, устал, — сказал Грошев. — На ночевку… лучше не в подвал. Почему-то же их здесь накрыли. Знают, на выходе караулят.

— Поднимаемся на этажи! — решил майор. — Искать закрытые коридоры! К окнам без приказа не подходить! Куда⁈ Не в этот подъезд, в следующий!

Им повезло — на третьем этаже нашлась абсолютно целая, неразбитая лестничная площадка. И двери целые. И — вот чудо — незапертые.

— Стоять-молчать! — рявкнул майор. — Коммуняка, глянь!

Грошев подошел, постоял рядом с дверью.

— Чисто.

И устало опустился на пол.

Всем составом удалось разместиться в трех квартирах. Закрыли внутренние двери и вповалку попадали в коридорах. Тесно, но через окна не видно и почти не дует.

— Еду греть в ванных! — распорядился майор. — Булат, Дымок, Лапоть — проконтролировать! У входных дверей — на «фишке»!

После чего сам опустился рядом с Грошевым, расположил на коленях поудобнее автомат и как ни в чем не бывало поинтересовался:

— Все хотел спросить — а к вам в коммунизм в принципе попасть можно? Со стороны? Или не берете? Вы ж там все… высоконравственные!

— Обычные мы, Шкапыч, — вздохнул Грошев. — Самые обычные. Просто у нас адаты.

— Адаты — это понятно. А как с дебилами? Что, и дураки есть? Или они вам нужны, чтоб было кому грязную работу делать? Канализацию ремонтировать, то-сё… А? Ну расскажи, все равно ж делать нечего!

— Не устал? — буркнул Грошев. — Завтра «Грома» на тебя загрузим.

— На меня нельзя, я ж целый майор!

— Нет у нас грязной работы, — вздохнул Грошев. — У нас автоматизация.

— Здорово!

— Да не очень. Автоматизированное общество упирается в своем развитии в человеческую посредственность. Дуракам нечего делать в нашем мире. Творцы, конечно, везде на своем месте, но не все, понимаешь ли, такие же гениальные, как я или тот же Антон.

— Если скажешь, что стали воспитывать детей в интернатах с прицелом на гениев, я не поверю! — предупредил майор. — Уж интернаты я знаю! У меня детдомовские были в части — сплошь тупорылые! И вечно считают, что им все должны!

— Скажу, что человеческая посредственность при подробном изучении разложилась на неродственные компоненты, — хмыкнул Грошев. — Она, оказывается, разная происхождением, наша посредственность. По большей части чисто физиологическая.У большинства мозги не работают, сколько ни учи. Самая понятная, но самая трудная проблема. Но мы ее решили.

— Отбор по гениальности с дальнейшим размножением?

— Не-а, так не работает. Гениальность не является комплексом наследуемых признаков, это даже у вас должны были уже открыть. Применили крайнюю меру — генетические правки. Результат получился… неожиданным, м-да. Тем не менее — результат. Ну, социальная посредственность — она от среды обитания, с этим мы легко справились системой образования и интернатами для подростков в том числе. Ты, Шкапыч, сталкивался с детдомовскими, но они вообще-то разные, ведь ученики колмогоровских школ тоже живут в интернатах. Будущие светила науки, между прочим. Как и высокоуровневые спортсмены в вашем мире, и много кто еще. Ну и еще есть идейная посредственность, но ее мы не стали трогать. Хочет человек быть никем — что ж теперь? Из таких хорошие бабушки-дедушки для внуков получаются, воспитатели детсадов, учителя, кстати. И в принципе они — неплохой материал для коллектива. Стабильное общество должно быть разнообразным по составу, такие дела…

Внезапно Грошев развернул автомат и дал короткую очередь. Обломки дрона-разведчика заскакали по ступенькам.

— Так и знал, что проверяют, — буркнул Грошев. — Летают и смотрят. Спать не дадут, уроды.

— Уходим? — деловито спросил майор.

— Стреляем. Если подлавливать на нижнем марше, нас не успеют засечь. А так — разбился и разбился, мало ли из-за чего…

И Грошев снова прикрыл глаза. Майор посмотрел на него, вздохнул и не стал расспрашивать дальше. Замудохался коммуняка, что ж теперь? Пусть отдыхает. Как ни крути, а благодаря ему день прошел, и прошел неплохо. Правда, завтра будет следующий день. Но то — завтра.

Глава 12

День четырнадцатый

Боец улыбался и плакал. И снова улыбался.

— Больно? — сочувственно спросил Лапоть.

— Не, нормально всё! Думал, не придете… Ребята, покушать есть?

Бойцы тихо проходили мимо, распределялись по этажу. Майор сидел рядом с найденным бойцом, слушал и старался ни о чем не думать. Три недели. Три недели боец ждал смену. С перебитой рукой, без еды и воды.