Украденное братство - Павел Борисович Гнесюк

— Значит, началось? То, о чем говорили ваши лидеры на том ночном совете? — Микола все еще цеплялся за призраки прошлых разговоров.

— Началось раньше, брат! — Богдан перешел на пафосный, почти пропагандистский тон. — Народ проснулся! Вся эта власть — проказа! Мы опасались сепаратистов с Востока, но главная гниль здесь, в сердце! Мы перехватили инициативу! Мы — мотор этого исторического момента!

Микола слушал, и у него похолодело внутри. «Мы». Это «мы» звучало так, будто Богдан уже видел себя по ту сторону баррикады власти.

— Значит, я и мои люди нужны в Киеве? — Спросил он, уже чувствуя ответ. — Что?! Нет! — Богдан взорвался отрицанием. — Твой батальон — это щит нации! Он создан для защиты рубежей, от внутренних врагов и от большой войны с Россией! Этих же баранов с Майдана мы… их энергия нужна, чтобы выжечь старую плесень! Это же как французская революция! Свобода, равенство, братство!

Микола механически попытался настаивать, хотя сама мысль вести своих парней в эту мясорубку, стрелять в своих же, вызывала у него тошноту. Он думал о кровопролитии, о том, как его бойцы, многие с Востока, будут смотреть на него, получая приказ штурмовать… кого? Своих сограждан? Его мысли прервал разъяренный крик в трубке.

— Микола, ты что, уснул?! Слушай приказ! Отбери семерых своих самых отмороженных снайперов. Не тех, кто думает, а тех, кто стреляет! Завтра с утра — в Киев. Я буду ждать в холле отеля «Украина», там теперь наш штаб.

— Кого ты собрался убивать, Богдан? — тихо, но четко спросил Микола.

— Да никого! Мне нужна охрана, проверенные пацаны. Без оружия, без формы! Пусть оденутся в свое, гражданское, выдели им микроавтобус. Об этом разговоре чур никому, будь любезен, соблюдай конфиденциальность.

Микола понял все, это была ложь от первого слова. От такого очевидного вранья Миколе стало страшно. Всё же он пообещал без малейшей дрожи в голосе. Пообещал, потому что приказ есть приказ, а дисциплина была тем стержнем, на котором он держался.

Он вызвал зама, Анатолия, и, глядя ему в глаза, слово в слово повторил указание. Приказал остаться на ночь, отобрать людей и отправить их утром. Видя, что Толя все осознал и кивнул без лишних вопросов, Микола поехал домой. Домой, где пахло хлебом и уютом, которые больше не могли его согреть.

— Юлька, — обронил он, глядя в тарелку, за всем ужином Микола был мрачен. — С завтрашнего дня — никуда. Ни на какие «посиделки», ни в кино, ни к подругам. В шесть часов — чтобы была дома. Точка.

— Папа, да что такое? Это что, домострой? — начала возмущаться дочь. Он поднял на нее глаза. Не взгляд, а обугленное поле после боя. Юлька, увидев это, сразу смолкла, побледнела и лишь кивнула. — Хорошо, пап. — Она поняла — игра в демократию закончилась. Наступало время стен и запретов.

Три дня. Семьдесят два часа, которые он провел, прикованный к голубому экрану, как к окну в апокалипсис. Он предварительно созвонился с Анатолием, бросив короткое: «Буду на сходке. Держи ухо востро, порядок — железный». И после этого — тишина. Ни Богдан, ни командиры, ни старые друзья. Словно он, командир батальона, стал призраком, ненужным персонажем, которого вычеркнули из пьесы в самый кульминационный момент.

А на Майдане разворачивалась трагедия, ставшая фарсом, а затем — кровавой бойней. Идиллия «революции достоинства» испарилась, сменившись запахом гари, слезоточивого газа и крови. И тогда появились они. Невидимые, призрачные убийцы. Снайперы. Пули, свистевшие с крыш отелей, чердаков и колоколен, не разбирали ни своих, ни чужих. Они косили и протестующих, и милиционеров, сея хаос и панику, превращая площадь в идеальную чашу для жертвоприношения.

Каждая новая смерть с обоих сторон была козырем в чьей-то большой, бесчеловечной игре. Власть президента, которую он считал монолитом, треснула и поползла, как подточенный термитами дуб. Под давлением этой управляемой улицы, ультиматумов из-за океана и тотального предательства в его же окружении, он бежал. Произошел переворот.

Вскоре на кране, с высоких трибун, в дорогих костюмах и с пафосными речами появились новые лица. И Микола, вглядываясь, узнавал их. Не все, но некоторых. Он видел их когда-то в полумраке дорогих ресторанов, на задних рядах тех самых совещаний, куда его иногда приглашал Богдан — «посмотреть на настоящих хозяев жизни».

Это были не пламенные революционеры, а расчетливые дельцы, тени из окружения «семерки» лидеров националистического толка. Один, бывший банкир с холодными глазами, теперь вещал о «европейском выборе». Другой, медиамагнат, еще вчера скупавший долги заводов, сегодня клялся в верности народу. Третий, юрист с репутацией «решателя» грязных проблем, стал главным идеологом «очищения». Это были они — серые кардиналы ночного совещания. Они не шли в первых рядах толпы, они не брали на себя риски. Они ждали в тени, чтобы прийти к власти на крови, пролитой невидимыми снайперами и отчаявшимися людьми.

Оксана молча наблюдала, с каким надрывом и страданием ее муж воспринимал происходящее. Как он, стиснув зубы, материл не столько новых «вождей», сколько европейских политиков, которые с улыбками жали руки этим ставленникам, благословляя переворот.

— Смотри, Оксана, смотри, как они делят шкуру неубитого медведя! — Хрипел он. — Они думают, что управляют этим пожаром! Но огонь уже вышел из-под контроля!

После официального захвата власти этими людьми, маховик раскрутился в обратную сторону. Как по мановению волшебной палочки, по всем каналам начали выступать «взволнованные граждане» с Востока. Мужественные, суровые лица рабочих, шахтеров, ветеранов. Они говорили то, что Микола боялся услышать, но в глубине души понимал: «Мы не признаем эту хунту.

Мы не отдали наши голоса за этих воров и националистов. Если Киев разорвал все договоренности, то и наши регионы выходят из состава этой Украины». Тогда, как последний гвоздь в крышку гроба, был объявлен план АТО — Антитеррористической операции. Так началась война, не с внешним врагом, а со своими. С теми, с кем он проходил срочную службу, с кем пил горилку в заводских общежитиях Донбасса.

Микола стоял перед зеркалом, надевая форму. Она казалась ему в разы тяжелее. Он ловил на себе взгляд жены — полный немого вопроса и ужаса. Он ничего не сказал. Микола подошёл к жене, как когда-то раньше, обнял ее, почувствовав, как мелко дрожит ее тело.

— Будь осторожен! — Выдохнула Оксана.

— Обещаю! — Соврал он.

В мрачном, почти отупевшем состоянии он поехал в батальон. Ему предстояло отдать приказ, какой превратит его кошмары в явь. Микола уже видел новых мертвецов, кто придет к нему следующей ночью, и они будут