Пятьдесят на пятьдесят - Феликс Фрэнсис

— А какое оно, его настоящее имя? — спросил я.

— Кто бы говорил! — усмехнулся он. — Два дня назад ты сам официально опознал его и заявил в суде. Так что у коронера он зарегистрирован под именем Питер Джеймс Тэлбот. Но так ли это на самом деле? И кто такой тогда Алан Чарльз Грейди?

«И кто такой, — подумал я, — некий Виллем Ван Бюрен из Южной Африки?»

— Расскажи все, что знаешь о моем отце, — попросил я Джона.

— С какой стати?

— Ты хочешь получить свой микрокодер или нет? — спросил я.

— Тебе, наверное, это не очень понравится.

Я уже догадывался, что так оно и будет.

— Ну, начать с того, что я знал его только как Алана Грейди. Впервые услышал фамилию Тэлбот уже после его смерти. Какое-то время пришлось очень плотно следить за этим мистером Грейди. Вел его от самого Мельбурна, но потом, в Хитроу, потерял. Теперь думаю, что он не проходил через паспортный контроль, просто взял и улетел каким-то другим международным рейсом. Вот только я не знал куда.

Я вспомнил о билете и посадочном талоне, которые нашел в паспорте на имя Алана Грейди в рюкзаке отца. Никаких других полетов там зарегистрировано не было, был только обратный билет в Австралию.

— Так он использовал фамилию Грейди? — спросил я.

— Я этого тоже тогда не знал, — ответил он. — К сожалению, у меня не было доступа к спискам пассажиров авиалиний.

— Значит, неофициальная слежка? — спросил я.

— Точно, — ответил он. — Я ведь уже говорил, официально меня не существует.

«А жаль», — подумал я.

— Ну и сколько же времени ты вел эту самую слежку за моим отцом? — спросил его я.

— Долго, — ответил он. — Минимум лет двадцать. И насколько знаю, организаторам скачек он был хорошо известен. Занимался нелегальным букмекерским бизнесом в Мельбурне.

— Но я так понял, букмекерский бизнес в Австралии является легальным.

— Только у букмекеров, работающих на ипподроме, — ответил он. — Нет нужды говорить, что мистер Грейди не входил в их число.

— Но я ведь тоже букмекер, — напомнил ему я.

— О да, ты тоже. — Он брезгливо поморщился, точно вляпался в какую-то гадость.

— Я смотрю, ты человек с предрассудками. Мы не так уж и плохи, какими кажемся на вид.

— Разве? — со смехом заметил он. — Так вот, Алан Грейди вел нелегальный букмекерский бизнес на скачках в Австралии все то время, что я там работал. Очень ловко обтяпывал свои делишки, почти всегда на шаг опережал службы безопасности, уходил от ареста и суда.

К удивлению своему, я обрадовался, узнав, что отец был хоть в чем-то хорош.

— Ты сказал «почти»?

— Да, пару раз он попадался, — ответил он. — Но так, по мелочи. Один небольшой срок получил за вымогательство с применением угроз. Второй — за неоплаченные долги. Затем ввязался в еще какую-то нелегальную авантюру и обанкротился.

«По крайней мере, хоть часть из того, что рассказал мне отец, правда», — подумал я.

— Как же получилось, что человека сажали в тюрьму, потом он обанкротился, и никто не знал, что он действовал не под своим именем?

— Но Алан Грейди — это и было его настоящее имя, — ответил он. — Паспорт, водительские права, банковские счета, даже подлинное свидетельство о рождении — все эти документы были на имя Грейди. Он был Аланом Грейди. Я не слышал фамилии Тэлбот до дня его смерти. Да и то случайно узнал. За ленчем в Аскоте, в среду, когда кто-то рассказал об убийстве на парковке.

— Как же ему удалось получить подлинное свидетельство о рождении на другое имя? — удивился я.

— Наверное, существовал и реальный Алан Грейди, — сказал он. — И, судя по всему, твой отец воспользовался его документами. Скорее всего, реальный Алан Грейди умер.

«Или был убит», — подумал я. Стоит ли говорить ему о паспорте на имя Виллема Ван Бюрена? После недолгого размышления я решил, что не стоит. По крайней мере, пока.

— Расскажи мне о микрокодере, — попросил я.

— Ты ведь уже знаешь.

— Знаю, что его используют для считывания номеров с чипов, — сказал я. — И что с того? Почему надо было гоняться за моим отцом, преследовать по всему миру, чтобы вернуть это устройство?

— С ним связано крупное мошенничество, — ответил он.

— Да, это я понял. Но какого рода мошенничество?

— Одну лошадь можно было выдать за другую, — ответил он.

— И что с того? — сказал я. — Всем известно: для того чтобы выставить «рингера» на скачки, нужна конспирация. Слишком много людей узнают животное, и тогда полный облом.

— Да, конечно, — пробормотал он. — Но при желании вы запросто можете выдать маленького жеребенка, даже однолетку, за другую лошадь, без всякого риска, что кто-то ее узнает. Особенно если продаете его из Австралии в Англию или наоборот.

— Но ведь наверняка у всех лошадей берут анализ на ДНК, подтверждающий их происхождение.

— Берут, — согласился он. — Но повторное тестирование проводят, только если лошадь отправляется на конный завод. И потом тест на ДНК занимает долгое время. Куда как проще и быстрей поднести сканер к идентификационному чипу.

— Пусть даже удастся выдать плохую лошадь за хорошую, а потом продать ее, — начал я. — Что делать с той, хорошей, которая осталась? Ведь одну и ту же лошадь нельзя продать дважды.

— Нет, но можно начать тренировать ее под другой кличкой. И если она действительно хороша, будет приносить доход на скачках. А уж если она еще лучше, чем принято о ней думать, будет выигрывать при оптимальном соотношении ставок. Главное — не отправлять ее на размножение. Для пущей безопасности лучше даже кастрировать.

— А та, плохая, которую продали, вдруг не оправдает надежд, верно? — спросил я. — Да таких кругом полно.

— Именно, — кивнул он.

Каждому любителю скачек знакома история жеребца по кличке Снафи Дансер. Его купили однолеткой за рекордную тогда сумму — шесть с половиной миллионов фунтов. Но выступал он слабо, едва хватало сил доскакать до финиша, да к тому же еще оказался бесплодным. Он был одним из целой цепочки неудачных приобретений, лошадей, которых покупали за миллионы и которые затем не могли принести своему владельцу и пенни.

— Это, конечно, стратегия, рассчитанная на долгие годы, — сказал Джон. — Зато окупается хорошо. Очевидно, что нормальный владелец ни за что не сделает такого с по-настоящему ценным однолеткой. Но каждый год на продажу выставляется множество лошадей. Даже лошади постарше, которые еще только тренируются, стоят очень дорого, и те, кого направляют на конезаводы, — тоже.

— Мне всегда казалось, эти идентификационные чипы обеспечивают безопасность и вполне надежны, — пробормотал я. — Ведь изменить их нельзя.