След в заброшенном доме - Александр Тамоников

– Рации при них не было, – повторил Осокин. – Версия у меня такая. Благополучно добравшись до города, закрепившись в безопасных местах, они выходят на связь с местными агентами. Это вполне может быть и тот самый Циклоп, которого мы никак не выявим. Помянутые местные радируют в абвер, что гости прописались. Таким вот образом налаживается канал связи.

– Версия, говоришь? – Редников прищурился. – Чем вы там занимаетесь, капитан? У вас в клетке три диверсанта. Вы не знаете, что с ними делать?

– Знаем, товарищ подполковник. Прошу прощения, но все идет своим чередом. Это тертые калачи, к ним следует присмотреться. Знаю, вы со скепсисом относитесь к психологическим играм, но в данном случае это необходимо. Физическое давление озлобит их, вызовет противодействие. Или же они станут врать, а проверить их слова мы не можем. Допускаю, что эти люди не в курсе предстоящей работы, хотя заместитель Федоренко Островой должен что-то знать. Лазарь прислал дополнительную информацию по отдельным фигурантам. К сожалению, она скудная, но кое-что мы можем использовать. Козыри пока не выкладываем. Мои люди проводят допросы, с каждым диверсантом работают отдельно. Содержатся они обособленно.

– Хочешь подружиться с ребятами? – Подполковник криво усмехнулся, посмотрел на часы. – Ну что ж, Иван Сергеевич, дружи, окружи их заботой и вниманием. В общем, делай что хочешь, хоть в ресторан своди, но чтобы к утру они запели. Тогда, возможно, мы обретем пару часов для сна. Помни, что промедление – это провал. Этих агентов надо использовать, пока у нас есть время. А если у них запланирован контакт с самим Циклопом, то сам понимаешь!.. Они говорят, с какой целью прибыли?

– Твердят как попки, что ни сном ни духом. В курсе только Федоренко, а он уже на том свете. Не знают ни имен, ни лиц, ни явок. При входе в город они должны были получить от Федоренко адреса конспиративных квартир и рассосаться. Мы пока не возражаем, присматриваемся. Это, понятно, увертка. В абвере не дураки сидят, понимают, что случиться может всякое, особенно с командиром. Диверсанты должны что-то знать. Выясним, товарищ подполковник.

– Вы уже имеете представление об их личностях?

– Они не утаивают свои биографии, предоставляют сведения о школе, где проходили обучение, о начальстве, преподавателях. Сравнивая их с данными, поступающими от Лазаря, делаем вывод: почти не врут. Гусинский из Ярославля, отслужил срочную в начале тридцатых, до войны работал технологом на металлообрабатывающем предприятии. В августе сорок первого был командирован в Харьков для участия в подготовке к эвакуации местного завода. До последнего момента находился в городе, после чего пришел к немцам. Уверяет, что не хотел, проявил минутную слабость, боялся за свою жизнь. В общем, минутная слабость растянулась на два года. Все они так говорят. Служил в полиции на Западной Украине, в Польше, имеет богатый послужной список. Четыре месяца назад рекомендован прежним командиром к обучению в школе абвера. Тип немногословный, скользкий, притворяется больным. Гладыш – совсем иной фрукт. Канает под блатного, но все сложнее. Отсидел по хулиганке, но перед этим отслужил в армии, где имел специальность сапера. Срок получил небольшой, вышел в апреле сорок первого, записался в ополчение, когда началась война, и в первом же бою под белорусскими Ровниками перебежал к фашистам. По его словам, работал водителем в армейской автоколонне, нес службу в частях вспомогательной полиции, охранял концлагерь под Белостоком, где содержались советские военнопленные. Божится, что пальцем никого не тронул.

– С каким же дерьмом мы работаем! – заявил Редников, поморщился и спросил: – Что по Островому? Полагаю, он самый перспективный в вашей разработке, да?

– Он самый замкнутый. Производит впечатление нормального человека, но боюсь, оно обманчиво. Об учебе в абверштелле сообщать отказывается, о себе говорит скупо. Настаивает, что не посвящен в цели и задачи группы. Все инструкции были у Федоренко. Немцы развели секретность. Он не сможет нам помочь, даже если бы и хотел.

– Врет?

– А то. Будем разрабатывать. Мы запросили у Лазаря дополнительные сведения по Островому. Агент не всесилен, его доступ к рации ограничен, и все же будем надеяться, что поможет. Он сам обучал курсантов, в том числе и Острового, может знать о них то, что не ведают другие. Но на это требуется время, которого у нас нет.

– Вот именно, – заявил начальник отдела. – Так что не надейтесь на чудо, работайте с тем, что у вас есть. Известна причина предательства Острового?

– Причина у них одна. Страх за свою единственную и неповторимую шкуру. К нему может примешиваться ненависть к Советской власти. Этим грешат, как правило, раскулаченные, всякие бывшие и их потомки, тоскующие по царским временам, лица, подвергшиеся необоснованным, по их мнению, репрессиям. Островой в тридцать шестом году окончил училище комсостава в Подольске, нес службу в Киевском военном округе. В тридцать девятом его родственники по линии жены были репрессированы по делу троцкистского заговора. Они преподавали в университете. Тестя расстреляли, тещу отправили в Восточную Сибирь, где она и скончалась в том же году. Жена покончила жизнь самоубийством, выбросилась из окна вместе с их двухлетним ребенком. Островой избежал ареста, но какое-то время находился под следствием. Ему инкриминировали причастность к антипартийному заговору в вооруженных силах. В итоге он остался на службе, но был переведен в Западный округ, где и встретил войну в должности командира роты. Отступал, был в окружении, прорвался с остатками своего подразделения. Участвовал в зимних боях под Москвой, воевал под Сталинградом, где при невыясненных обстоятельствах угодил в плен. Уверяет, что полгода находился в лагере для советских военнопленных, где много думал о стране, о себе и своей жизни.

– А дальше сказка про белого бычка, – сказал Редников. – Хорошо, капитан, не будем терять время. Иди, работай.

В Свирове действовал комендантский час. Сказывалась близость фронта, где к лету сорок третьего воцарилось затишье. Город наводнили патрули – армейские, милиция. Он жил мирной жизнью, работали предприятия, магазины, отдельные культурные объекты и увеселительные заведения. Но дыхание войны ощущалось во всем.

Под оккупацией город не находился, в сорок первом немцы выдохлись на подступах к нему. Железнодорожная станция и завод по выпуску артиллерийских боеприпасов подверглись авианалету, но система ПВО дала отпор, нанеся противнику крупный урон. С тех пор попыток ее преодолеть немцы не предпринимали.

В городе проживало двадцать тысяч населения, он был значимым автомобильным и железнодорожным узлом. Эшелоны здесь разгружались почти ежедневно. Станцию, оба моста через реку Перстянку и прочие военные объекты охраняли усиленные подразделения войск НКВД. Тут находились склады и арсеналы, штаб стрелковой дивизии, несколько военных баз. Севернее Свирова действовал аэродром, на котором базировалась истребительная и бомбардировочная авиация.

В городе работали райком ВКП(б) и исполком Совета народных депутатов. Но реальная власть здесь принадлежала военным – коменданту полковнику Вишневскому и его окружению.