Адская рулетка - Леонид Влодавец

— Михалыч рад, что получил выговорешник. Тут минимум строгач висел, а по максимуму… В общем, он уже сейчас готов закрыть тему и намертво забыть, что она была. И вообще — все забыть.

— А Петров?

— Петров тоже на волоске. Ему уже работу в Президиуме подыскали.

— Так что, заявление надо писать? Так, что ли? — недоуменно спросил Горбов. — Корзинкин ржать будет! Он по собственному, и мы — по собственному, хорошо!

— Только он себе работенку подыскал — триста, и не бей лежачего! А мы куда? Если ставки сократят — побегаем…

— Завидую я молодому… — повернулся Горбов ко мне. — Служить пойдет. Мне бы его восемнадцать, я б еще раз послужил. Вот жизнь была! Подымут, накормят, оденут, на снарядах накачают, на кроссе протрясут… И ничего, никаких мыслей… Ни диссертации, что псу под хвост ушла, ни трех заявок, которые с черным углом вернулись.

— Заявки, диссеры… — процедил Гаврилов. — Чего вспоминаем? А Игоря нет… Башка пропала, Боря. Мы все так — рабсила науки, слесаря с высшим образованием, а он — башка. Гений… Ни хрена мы без него не стоим. Чего мы за себя переживаем? В Союзе живем, не в Штатах, безработных нет…

— У них безработный больше твоего получает, — проворчал Тарасенко.

— Это он без этой темы не мог — он ее родил, тянул сколько мог, делал дело. А мы — диссеры, заявки. Уйдем в любое НИИ, на производство, свои полтораста-двести всегда найдем.

— Если б мне в свое время математику как следует выучить! — вздохнул Горбов. — Я бы, может, попробовал бы разобраться… А то я, кроме избранных мест из Привалова и Фихтенгольца, ничего не соображаю…

— Зато историю КПСС от корки до корки вызубрил… — поддакнул Гаврилов.

— Кроме математики, для теоретика еще кое-что треба, — нахмурился Тарасенко, — интуиция, нестандартное мышление. А у нас — стандарт. От и до…

— Что эти теории… Игорь вон и сам уже сомневался…

— Интеллектуалу положено сомневаться. — Горбов рассеянно мотнул головой.

— На коллоквиуме в июле он что-то в себе держал, только не сказал…

— Ясно, что держал, — хмыкнул Гаврилов, — энергетическую неувязку.

— Здрасте! — поджал губы Тарасенко. — Неужели?

— Я уже прикидывал, — сказал Гаврилов, выуживая из штанов листок бумаги,

— эта гадость идет с выделением энергии…

— Ты где-нибудь плюс с минусом перепутал, — кисло усмехнулся Горбов, -

так бывает. У нас в институте один мужик из атомной бомбы таким способомсуперхолодильник сделал и два балла на экзамене слопал.

— Вот, погляди, может, найдешь, где я наврал…

— Да чего там глядеть… Возьми учебник по термодинамике, погляди, освежи в памяти…

— Про регенерационное поле там тоже написано? И про время со знаком минус?

— Ну, хрен с тобой, гляну… — Тарасенко закурил новую «Астру» и пробежал по листку острием карандаша. Через пять минут он зло хмыкнул и подчеркнул карандашом какую-то закорючку.

— На! Вот тебе твой минус, который у тебя был плюсом…

— Неужели? — У Гаврилова аж ухо покраснело. Он навис глыбой над малогабаритным Тарасенко и шумно вздохнул: — Да…

— Я уж сам чуть было не поверил, — сказал с досадой Тарасенко, будто не нашел чужую ошибку, а сам напортачил.

— Без толку все это, — уныло буркнул Горбов, — надо заявление писать…

Он поднялся и пошел к выходу. За ним двинулись и остальные… Я вдруг ощутил злую и тяжкую тоску. Было б из чего, так, наверно, застрелился бы. Я понял, что на моих глазах происходит страшное и неотвратимое событие: гибель несостоявшейся науки, поражение мысли в борьбе с неведомым, предательство погибшего товарища… Нет, ни черта я тогда не понял. Это сейчас, досыта накормленный чернухой с экрана и газетных полос, знающий, сколько открытий и изобретений полегло в неравной борьбе с СИСТЕМОЙ, я понимаю это. А тогда я никак понять не мог, отчего стало так тошно на душе…