Победитель всегда прав - Андрей Воронин

– Оно и видно, – проговорил Мамонтов, – есть в нем что-то от артиста.

– На него наехали сильно, деньги вернуть требовали, которых он не брал. Жену и детей положили. Он разобрался, как мог, и сел.

– Серьезный пассажир. Слыхал я про него, – и Мамонтов резко поднялся.

Хрусталев глядел на него выжидающе, сам не напоминал об обещанном.

– Да, компенсация тебе полагается, – и Петрович вытащил триста баксов, положил на вытертую скатерть. – Двести за неудобство, а сотку за то, что не пожалел скатерть.

– Лучшую достал.

– Верю, раньше я ее у тебя не видел. Теперь, когда буду приезжать, всегда стели.

– Предупреждай о приезде, – Хрусталев быстро засунул деньги в карман потертого пиджака. – Дом отстраивать собираешься, Петрович?

– Подумаю еще, но не раньше, чем дела пойдут. Если уцелею, снова дело завертим. А пока не до строительства. Разберусь с врагами, тогда видно будет, – и Петрович, тяжело ступая, двинулся к калитке, возле которой его поджидали трое охранников.

Он смотрел на своих ребят так, как учитель смотрит на учеников, – не на отличников, а на самых что ни на есть нерадивых. Бандиты опустили головы, и Петровичу даже показалось, что они готовы провалиться сквозь землю, стать ниже травы, тише воды. Они бросили окурки, нервно втоптали их в землю.

– Что стоите, уроды? – зло прошипел Мамонтов. – С одним трое справиться не смогли!

– Петрович, он крутой!

– Крутой.., а вы лыком шиты?

Телохранители еще больше смутились. Петрович стоял перед ними – сильный, огромный, как шкаф. Он держал кулаки сжатыми, и телохранителям показалось, что сейчас Мамонтов станет их избивать, а они окажутся не в силах защитить свои рожи. Но Петрович лишь плюнул под ноги зло и пренебрежительно.

– Еще один такой прокол – и вы свободны. Что такое свобода в понимании Мамонтова, охранники знали прекрасно. Никому из них уже не жить, Петрович не оставит их гулять, как лошадей на лугу.

Они быстро забрались в машину. Самый широкоплечий бросился к задней дверце, хотел открыть ее для хозяина, оказать маленькую услугу.

– Отвали, урод, сам открою! – Петрович положил руку, рванул на себя дверцу. Джип, тяжелый и огромный, на широченных колесах, качнуло, словно это была детская коляска. Он забрался на заднее сиденье.

Хрусталев стоял у двери в накинутом на плечи пиджаке и смотрел на Мамонтова. Интуиция ему подсказывала, что и Мамонтов, и его люди уже не жильцы на белом свете, появилась неизвестная ему ранее сила, которая сметет их всех, как ветер сметает опавшие листья с дорожки сада. Но что за сила стоит за Муму, Антон Хрусталев пока еще не понимал. «Надо уносить ноги», – подумал он сам о себе и принялся расставлять покалеченную мебель. Делал он это безо всякой злости, понимая, что поломанная мебель – такие же издержки его работы, как опилки при работе плотника.

– Да, Серега, – шептал Антон, – не в добрый час ты появился. Даже посидеть не дали, даже водки не выпили.

И еще в душе Хрусталева шевельнулось предчувствие, что виновен в гибели Мамонтова скорее всего будет Сергей Дорогин, невесть откуда взявшийся, неизвестно на кого работающий и неизвестно какие цели преследующий в своей жизни.

Прибрав поломанные стулья, разбитый стол, битую посуду, Антон Хрусталев налил себе стакан водки, посадил на колени котенка, левую руку положил котенку под живот, в правую взял стакан и, закрыв глаза, не отрываясь выпил.

– За тебя, Серега! Дай Бог тебе удачи!

Дорогина Хрусталев уважал, в отличие от Петровича. «Этот не отступится, пойдет до конца, ничто не сможет остановить Сергея. Если его ни тюрьма, ни зона не смогли сломать, то и Петровичу, и его врагам с ним не сладить. Не по дороге им с Дорогиным!» – грубо скаламбурил Хрусталев, наливая себе второй стакан водки.

Хрусталев чувствовал, что ему сейчас надо напиться, чтобы все хоть как-то уложилось в голове, чтобы мысли пришли в порядок и не было того странного чувства, что земля, как лед, трескается под ногами, проваливается и резко, словно льдина, уходит в сторону, становясь торчком. «Уеду я отсюда хотя бы на время, месяца на два… А как же котята?» – подумал Хрусталев, нежно гладя котенка, который заурчал под его пальцами ласково и преданно.